Тогда он, с сожалением отвернувшись от воды, взглянул на девушку.
И сожаление исчезло, ибо эта девушка и в действительности была чарующе хороша.
— Вот уж нельзя подумать, что вы любите мечтать! У вас лицо такое строгое. Вы будете править, хорошо? Мы поедем вверх по течению… там красивее… И вообще против течения интереснее ехать, потому что гребешь, двигаешься, чувствуешь себя…
Оттолкнутая от берега лодка лениво закачалась на сонной воде, но сильный удар весел сразу поставил ее вдоль берега, и, перевалившись с борта на борт под вторым ударом, она легко скользнула вперед.
— Мы поедем под горным берегом, потому что тут тень, — говорила девушка, разбивая воду ловкими ударами. — Только здесь слабое течение… а вот на Днепре — у тети Лучицкой там имение — там, я вам скажу, ужас! Так и рвет весла из рук… Вы не видали порогов на Днепре?..
— Только пороги дверей, — попытался сострить Ипполит Сергеевич.
— Я ездила через них, — смеясь, говорила она. — Хорошо! Однажды чуть не разбила лодку, непременно утонула бы тогда…
— Ну, это уж было бы нехорошо, — серьезно сказал Ипполит Сергеевич.
— А что же? Я нисколько не боюсь смерти, хотя и люблю жить. Может быть, и там тоже интересно, как на земле…
— А может быть, там ничего нет, — с любопытством взглянув на нее, сказал он.
— Ну, как же нет! — убежденно воскликнула она. — Конечно, есть!
Она сидела против него, упираясь маленькими ножками в перекладину, прибитую ко дну лодки, и с каждым ударом весел отклоняла свой корпус назад. Тогда под легкой материей платья рельефно обрисовывалась девичья грудь, высокая, упругая, вздрагивавшая от движений.
«Она не носит корсета», — подумал Ипполит Сергеевич, опуская глаза вниз. Но там они остановились на ее ножках. Упираясь в дно лодки, они напрягались, и тогда были видны их контуры до колен.
«Что она — нарочно, что ли, надела это дурацкое платье?» — с раздражением подумал он и отвернулся, рассматривая высокий берег.
Плыли под крутым обрывом; с него свешивались кудрявые стебли гороха, плети тыкв с бархатными листьями; большие желтые круги подсолнухов, стоя на краю обрыва, смотрели в воду. Другой берег, низкий и ровный, тянулся куда-то вдаль, к зеленым стенам леса, и был густо покрыт травой, сочной и яркой; из нее ласково смотрели на лодку милые, как детские глазки, голубые и синие цветы. Впереди тоже стоял темно-зеленый лес — и река вонзалась в него, как кусок холодной стали.
— Вам не жарко? — спросила Варенька.
Он взглянул на нее и почувствовал себя сконфуженным: на лбу у нее под короной вьющихся волос блестели капельки пота, а грудь поднималась часто и высоко.
— Простите, пожалуйста! — с раскаянием воскликнул он. — Я засмотрелся… вы утомились… дайте мне весла!
— Вот уж не дам! Вы думаете, я устала? Это даже обидно мне! Мы и двух верст не проехали… Нет, уж вы сидите… Сейчас пристанем и пойдем гулять.
По лицу ее было видно, что с ней бесполезно спорить; он, досадливо пожав плечами, замолчал, с неудовольствием думая про себя:
«Очевидно, она считает меня слабым».
— Видите — вот это к нам дорога, — указала она ему на берег кивком головы. — Здесь брод через реку, до нас отсюда четырнадцать верст. У нас красивее, чем в вашей Полкановке.
— Вы и зиму живете в деревне? — спросил он.
— А как же? Ведь я веду всё хозяйство, папа не встает с кресла… Его возят по комнатам.
— Но, должно быть, скучно вам жить так?
— Почему же? У меня ужасно много дела… а помощник один — Никон, денщик папы. Он уже старик и тоже пьет, но страшный силач и знает свое дело. Мужики его боятся. Он — бьет их, и они тоже раз как-то сильно побили его… очень сильно! Он замечательно честен и предан нам с папой… любит нас, как собака! Я тоже его люблю. Вы, может быть, читали один роман, где есть герой, офицер, граф Луи Граммон, и у него тоже денщик Сади-Коко?
— Не читал, — скромно сознался молодой ученый.
— Прочитайте непременно — это хороший роман, — уверенно посоветовала она ему. — Я Никона, когда он угодит мне, называю Сади-Коко. Сначала он сердился на меня за это, но я однажды прочитала ему этот роман, и теперь он знает, что для него лестно быть похожим на Сади-Коко.
Ипполит Сергеевич смотрел на нее так, как европеец смотрит на тонко выполненную статуэтку китайца. А она с жаром рассказывала ему о подвигах Сади-Коко, полных беззаветной преданности к графу Луи Граммон.
— Простите, Варвара Васильевна, — перебил он ее речь, — а романы русских авторов вы читали?