Она долго и скучно говорила ему о своей печальной жизни, а он слушал и ждал, когда она скажет ему то, что хочет сказать. И невольно ему думалось, что Варенька едва ли когда-нибудь будет жаловаться на свою жизнь, как бы она ни сложилась у нее.
— Мне кажется, что судьба должна вознаградить меня за долгие годы горя… Может быть, оно близко — это вознаграждение.
Елизавета Сергеевна замолчала и, вопросительно взглянув на брата, немного покраснела.
— Что ты хочешь сказать? — спросил он ласково, наклонясь к ней.
— Видишь ли… я, быть может, снова выйду замуж!
— И прекрасно сделаешь! Поздравляю… Но почему ты так смущаешься?
— Право, не знаю!
— Кто же он?
— Я, кажется, говорила тебе о нем… Бенковский… будущий прокурор… а пока поэт и мечтатель… Может быть, ты встречал его стихи? Он печатается…
— Стихов не читаю. Хороший человек? Впрочем, конечно, хороший.
— Я, кажется, могу сказать, что он способен вознаградить меня за прошлое… Он любит меня… У меня сложилась маленькая философия… может быть, она покажется тебе несколько жесткой.
— Философствуй безбоязненно, это теперь в моде…
— Мужчины и женщины — два племени, вечно враждующие… — мягко говорила женщина. — Доверие, дружба и прочие чувства этого порядка едва ли возможны между мной и мужчиной. Но возможна любовь… а любовь — это победа того, кто любит меньше, над тем, кто любит больше… Я была однажды побеждена и поплатилась за это… теперь я победила и воспользуюсь плодами победы…
— А, это довольно свирепая философия… — прервал ее брат, с удовольствием чувствуя, что Варенька не может так философствовать.
— Ее жизнь подсказала мне… Видишь ли, он на четыре года моложе меня… только что кончил университет. Я знаю, что это опасно для меня… и, как это сказать?.. Я хотела бы устроить дело с ним так, чтоб мои имущественные права не подвергались никакому риску.
— Да, — и что же? — спросил Ипполит Сергеевич, становясь внимательным.
— Так вот ты мне посоветуй, как всё это устроить. Я не хочу давать ему никаких юридических прав на мое имущество и не дала бы права на личность, если бы это было можно.
— Это, мне кажется, достижимо в гражданском браке. Впрочем…
— Нет, гражданский брак я отрицаю.
Он смотрел на нее и думал:
«Однако она умная! Если бог и создал людей, то жизнь так легко пересоздает их, что они, наверное, давно стали ему противны».
А сестра убедительно выяснила свою точку зрения на брак.
— Брак должен быть разумной сделкой, исключающей всякий риск. Именно так и думаю я поставить с Бенковским. Но, прежде чем сделать этот шаг, я хотела бы выяснить законность претензии этого досадного брата. Пожалуйста, пересмотри все бумаги.
— Ты позволишь мне заняться этим делом завтра? — спросил он.
— Конечно, когда хочешь.
Она еще долго развивала пред ним свои идеи, потом много рассказывала ему о Бенковском. О нем она говорила снисходительно, с улыбкой, блуждавшей на ее губах, и зачем-то прищуривая глаза. Ипполит слушал ее и сам удивлялся отсутствию в нем всякого участия к ее судьбе.
Уже солнце село, когда они разошлись: он — усталый от нее, в свою комнату; она — оживленная беседой, с уверенным блеском в глазах, — хлопотать по хозяйству.
Придя к себе, Ипполит Сергеевич зажег лампу, достал книгу и хотел читать; но с первой же страницы он понял, что ему будет не менее приятно, если он закроет книгу. Сладко потянувшись, он закрыл ее, повозился в кресле, ища удобной позы, но кресло было жесткое; тогда он перебрался на диван. Сначала ему ни о чем не думалось, потом он с досадой вспомнил, что скоро придется познакомиться с Бенковским, и сейчас же улыбнулся, припоминая характеристику, данную Варенькой этому господину.
И скоро одна она занимала его мысль и воображение. Между прочим, он подумал:
«А что, если бы жениться на таком милом чудовище? Пожалуй, это была бы очень интересная жена… хотя бы уже по одному тому, что из ее уст не услышишь копеечной мудрости популярных книжек…»
Но, рассмотрев всесторонне свое положение в роли мужа Вареньки, он засмеялся и категорически ответил себе:
«Никогда!»
И вслед за тем ему стало грустно.
Утро субботы началось для Ипполита Сергеевича маленькой неприятностью: одеваясь, он свалил со столика на пол лампу, она разлетелась вдребезги, и несколько капель керосина из разбитого резервуара попало ему в одну из ботинок, еще не надетых им на ноги. Ботинки, конечно, вычистили, но Ипполиту Сергеевичу стало казаться, что от чая, хлеба, масла и даже от красиво причесанных волос сестры струится в воздухе противный маслянистый запах.