— Мы не заплутаемся? — спросил Ипполит.
— Я заплутаюсь? — удивилась Варенька. — Я везде найду нужное направление — стоит только посмотреть на солнце.
Ему не хотелось говорить, хотя иногда он чувствовал, что много мог бы сказать ей. Варенька шла рядом с ним, и он видел на лице ее отражение тихого восторга.
— Хорошо? — изредка спрашивала она его, и ласковая улыбка заставляла вздрагивать ее губы.
— Да, очень, — кратко отвечал он, и снова они молчали, идя по лесу. Ему казалось, что он — юноша, благоговейно влюблен, чужд грешных помыслов и внутренней борьбы с самим собой. Но каждый раз, когда глаза ловили пятно грязи на ее платье, на душу ему падала тревожная тень. Он не понимал, как это случилось, что вдруг, в момент, когда такая тень окутала его сознание, он, глубоко вздохнув, точно сбрасывая с себя тяжесть, сказал:
— Какая вы красавица!
Она удивленно взглянула на него.
— Что это вы? Молчали, молчали — и вдруг!
Ипполит тихо засмеялся.
— Так, знаете… хорошо здесь! Лес хорош… а вы в нем как фея… или — вы богиня, и лес — ваш храм.
— Нет, — улыбаясь, возразила она, — это не мой лес, это казенный, наш лес в ту сторону, вниз по реке.
И она указала рукой куда-то вбок.
«Шутит она или не понимает?» — подумал Ипполит, и в нем стало разгораться настойчивое желание говорить о ее красоте. Но она была задумчива, спокойна, это сдерживало его.
Гуляли долго, но говорили мало, мягкие и мирные впечатления дня овеяли их души сладким утомлением, в нем уснули все желания, кроме желания молча думать о чем-то невыразимом словами.
Воротясь домой, они узнали, что Елизаветы Сергеевны еще нет, и стали пить чай, быстро приготовленный Машей. Сейчас же после чая Варенька уехала домой, взяв с него слово приехать к ним в усадьбу вместе с Елизаветой Сергеевной. Он проводил ее и когда пришел на террасу, то поймал себя на тоскливом ощущении утраты чего-то необходимого ему. Сидя за столом, пред остывшим стаканом чая, он попробовал уничтожить всю эту игру раздраженных за день чувств, но в нем явилась жалость к самому себе, и он отказался от хирургических операций над собой.
«Зачем? — думал он, — разве всё это серьезно? Это не вредит ей, не может повредить, если б я и хотел. Это несколько мешает мне жить… но тут столько юного и красивого…»
Потом, снисходительно улыбаясь самому себе, он вспомнил свое решение разбудить ее ум и свои неудачные попытки сделать это.
«Нет, с ней нужно говорить иными словами. Эти целостные натуры скорее склонны поступиться своей непосредственностью пред метафизикой… защищаясь против логики броней слепого, примитивного чувства… Странная девушка!»
В думах о ней его застала сестра. Она явилась шумной и оживленной, — такой он еще не видал ее. Приказав Маше подогреть самовар, она уселась против брата и начала ему рассказывать о Бенковских.
— Изо всех щелей их старого дома смотрят жесткие глаза нищеты, торжествуя победу над этим семейством. В доме, кажется, нет ни копейки денег и никаких запасов; к обеду посылали в деревню за яйцами. Обед без мяса, и поэтому старик Бенковский говорит о вегетарианстве и о возможности морального перерождения людей на этой почве. У них пахнет разложением, и все они злые — от голода, должно быть. Я ездила к ним с предложением продать мне клок земли, врезавшийся в мои владения.
— Зачем это? — полюбопытствовал Ипполит.
— Представь, что ради моих будущих детей, — смеясь сказала она. — Ну, а ты как провел время?
— Приятно.
Она помолчала, исподлобья посмотрев на него.
— Извини за вопрос, — ты не боишься немножко увлечься Варенькой?
— Чего же тут бояться?
— Возможности увлечься сильно.
— Ну, это едва ли я сумею… — скептически ответил он и верил, что говорит правду.
— А если так, то прекрасно. Немножко — это хорошо, а то — ты несколько сух… слишком серьезен для твоих лет. И я, право, буду рада, если она расшевелит тебя… Быть может, ты хотел бы видеть ее чаще?..
— Она взяла с меня слово приехать к ним и просила тебя об этом, — сообщил Ипполит.
— Когда ты хочешь поехать?
— Всё равно… Как ты найдешь удобным. Ты сегодня хорошо настроена.
— Это очень заметно? — засмеялась она. — Что же? Я провела хорошо день. Вообще… боюсь, это покажется тебе цинизмом… но, право, со дня похорон мужа я чувствую, что возрождаюсь… Я эгоистична — конечно! Но это радостный эгоизм человека, выпущенного из тюрьмы на свободу. Суди, но будь справедлив!
— Сколько оговорок для такой маленькой речи! Рада и — радуйся, — ласково засмеялся Ипполит.