4 Екатерина Адольфовна Дунаева (1851—1923).
* 69. А. А. Тетереву.
1897 г. Апреля 2. Москва.
Очень рад сообщить вам адрес Черткова. Судя по тому, как он говорил мне о вас, он очень рад будет получить от вас известие, а особенно теперь, на чужой стороне.
Если чем могу быть полезен вам, пожалуйста обращайтесь ко мне.
Лев Толстой.
2 апреля.
Печатается по листу копировальной книги из AЧ. Год в дате определяется по письму А. А. Тетерева.
Александр Артамонович Тетерев — в 1897 году секретарь редакции газеты «Орловский вестник».
Ответ на письмо А. А. Тетерева из Орла от 19 марта 1897 г., в котором Тетерев писал, что до высылки Черткова за границу пользовался его помощью в получении книг Толстого, теперь же лишен этого; спрашивал адрес Черткова.
* 70. Ф. А. Желтову.
1897 г. Апреля 10. Москва.
Любезный Федор Алексеевич,
Мысли, высказанные вами в письме к Мазаеву1 и ко мне, о значении сына божия, не могут быть мне не близки и не могут не разделяться мною вполне, т[ак] к[ак] это те самые мысли, кот[орые] 20 лет тому назад послужили основанием моего возрождения и кот[орые] я, как умел, высказал подробно в большом переводе и соединении евангелий2 и потом в кратком переводе,3 и в книге о жизни,4 и во всем том, что я писал впоследствии о религиозн[ых] вопросах. То, что вы выражаете, и очень хорошо, те же мысли, меня очень радует. Если вы выражаете, не читавши перевода и соед[инения] евангелий, то это доказывает только то, что эти мысли истинны и так естественны, что сами собой вытекают для искреннего человека из чтения евангелия, если же, что вероятнее, вы читали перев[од] и соед[инение] евангелий и усвоили так себе эти мысли, что они сделались для вас своими без вопроса о том, откуда вы почерпнули их, как это часто бывает, то это еще радостнее и только еще больше подтверждает истинность такого понимания сущности жизни, т[ак] к[ак] такое понимание жизни есть не что иное, как тот самый свет божий, живущий в нас, сознавший самого себя и отделивший себя от того животного существа, в кот[орое] он послан и с кот[орым] соединен в этом мире.
К этому сознанию должны придти все люди, и в содействии этому сознанию состоит главная, единственная даже, задача нашей жизни. Содействовать же этому сознанию мы можем и словами и делом, главное, делом жизни, чтобы свет наш светил перед людьми.
В разжигании в нас самих этого света, в возвышении в себе сына божия заключается единственное истинное благо нашей жизни и это же разжигание света в свете и светит другим людям. Так что то, что единое на потребу, искание царства божия и правды его, достигает обеих целей, и внутренней и внешней. Так и будем братски помогать друг другу делать это единое на потребу и словами и, главное, делом.
Изложение ваше в письме очень хорошо, видно, что вы вполне овладели предметом и что мысль ясна для вас во всех подробностях, и потому я думаю, что очень полезно распространять такие мысли.
Душевно радуюсь тому духовному единению, в кот[ором] вследствие этого вашего письма чувствую себя с вами.
Братски приветствую вас и всех друзей.
Любящий вас Л. Толстой.
10 апреля.
На конверте: Село Богородское, Нижегородск[ой] губ. Федору Алексеевичу Желтову. Заказное.
Год в дате определяется по почтовому штемпелю.
Федор Алексеевич Желтов (р. 1859) — крестьянин Нижегородской губернии, сектант-молоканин, автор ряда статей по религиозным вопросам; знакомый Толстого с 1888 г. См. о нем в т. 64.
Ответ на письмо Желтова из села Богородского, Нижегородской губ. от 7 апреля 1897 г.
1 Петр Абрамович Мазаев, богатый сектант-молоканин, живший в Донской области; издатель сектантской литературы.
2 «Соединение, перевод и исследование четырех евангелий» (1880—1882).
3 «Краткое изложение евангелия» (1881).
4 «О жизни» (1886—1887). См. т. 26.
71. П. И. Бирюкову.
1897 г. Апреля 13. Москва.
Здравствуйте, милый друг; радуюсь тому, что ваши друзья и дети1 к вам едут. Хотелось бы послать что-нибудь, да ничего не придумал, как только «О жизни» по-немецки.2 Может быть вам будет полезно перечесть ее. Работу вашу о происхождении евангелий очень одобряю. Отдайте весь умственный труд ей. — Что вам сказать о себе и о наших друзьях? Со всеми нами происходит одно и то же: борьба разума, добра и потому божеств[енной] силы в той мере, в к[оторой] она проявляется в нас, с глупостью, злом и потому ничтожеством и слабостью, и постоянная победа глупости, зла и ничтожества над божеск[ой] силой, п[отому] ч[то] то постоянно и находит поддержку себе во всех, а божеск[ая] сила проявляется в нас, как в исключениях, и то урывками. И смотришь, нелогичное, недоброе завладевает миром, и властвует, и заражает людей. И бывает унылость, от к[оторой] спасаешься тем, что в то время, как в себе чувствуешь ослабление божеск[ой] силы, видишь ее проявление в других; видишь, что она никогда не только не ослабевает, но постоянно усиливается, как свет под самыми разнообразными углами преломляется там, где его хотят остановить, и всё больше и дальше светит и претворяет мир.
Всё, что написал, старо и скучно вам, но пишу п[отому], ч[то] так сейчас чувствую и это самое бы сказал, если бы вы сейчас в своих мякеньких башмачках решительным шагом вошли бы в мою комнату, где пишу теперь, и слышу, что Пав[ла] Ник[олаевна] уже пришла и вошла к Маше.
Я всё пишу Об искусстве и хотя и храбрюсь, чувствую старость и то, что всё реже и реже находят хорошие периоды для писанья. А хочется очень кончить это (представляется мне чрезвычайно новым и важным результаты об искусстве, к к[оторым] прихожу) и написать то, что я вам говорил и про что вы пишете и что я называю Воззванием. Надо, чтобы в нем в конце было ясное, всем доступное изложение веры и короткое. Замысел кажется неважным, а он огромен, и если бы удалось его исполнить, умер бы спокойно. Я читаю теперь разговоры Гете с Экерманом4 (довольно интересно мне и для искусства и для изучения старости). Гёте говорит там, что если человек не переставая действует, то он не может умереть: деятельность его непременно должна продолжаться, хотя со смертью и переходит в другую форму. Это верная мысль, взятая навыворот. Не от воли человека происходит его деятельность, а оттого, что в человеке есть дух божий, всегда действующий. Он может желать действовать. Кроме этих двух работ, назойливо пристают мысли художественные; одна кавказская, всё не оставляющая меня в покое,5 другая драма.6 Вот мое умственное состояние. Физическое состояние нехорошо относительно, т.е. хуже прежнего — хвораю, бывает лихорадка и желудок плох. Духовное состояние — не дурно. Именно — не дурно, часто чувствую холод душевный, забвение бога и своего назначения, как человека, но не дурно то, что нет тревоги, а есть новое для меня спокойствие, нарушаемое только нетерпением о наступлении царства божия, как писал в начале письма. Колебания между тем, что делаешь уступки для ненарушения любви или для потворства своим слабостям, продолжаются, как всегда, и чем старше становлюсь, тем сильнее чувствую этот грех и смиряюсь, но не покоряюсь и надеюсь воспрянуть. Вот весь я со всех сторон. Пишите так же о себе. Павла Ник[олаевна] должна вам рассказать 1) о Грауб[ергере]7 и Сулерж[ицком], 2) о Хилковой,8 3) о Баллу,9 4) о10