Тотчас бешеные волки устремятся на тебя.
И запрыгают, завоют в кровожадном исступленье,
Белоснежными зубами кости крепкие дробя.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше... Здесь не встретишь ни веселий, ни сокровищ...
Но я вижу — ты смеешься... Эти взоры — два луча!
...На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни страшной смертью, черной смертью скрипача!
* * *
Нас было пять... Мы были капитаны,
Водители безумных кораблей,
И мы переплывали океаны,
Позор для Бога, ужас для людей.
Далекие загадочные страны
Нас не пленяли чарою своей,
Нам нравились зияющие раны,
И зарево, и жалкий треск снастей.
Наш взор являл туманное ненастье,
Что можно видеть, но понять нельзя,
И после смерти наши привиденья
Поднялись, как подводные каменья,
Как прежде, черной гибелью грозя
Искателям неведомого счастья.
Н. Гумилев.
28. В. Я. Брюсову
<Париж. 19 декабря 1907 г./1 января 1908 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич!
Сейчас получил Ваше письмо и спешу поблагодарить Вас за Ваше вниманье ко мне. Меня крайне обрадовало, что моя замет<к>а о выставке принята Вами для «Весов». Ведь это моя первая напечатанная проза, потому что «Сириуса» считать нельзя.
Все это время я читал «Пути и Перепутья», разбирал каждое стихотворение, — специальную мелодию и внутреннее построение, и мне кажется, что найденные мною по Вашим стихам законы мелодии очень помогут мне в моих собственных попытках. Во всяком случае, я понял, как плохи мои прежние стихи и до какой степени Вы были снисходительны к их недостаткам.
Кончаю письмо, чтобы не отнимать у Вас дальше времени, но все-таки посылаю Вам два новых стихотворенья. Это обратилось у меня в привычку, и, быть может, Вы найдете удобным воспользоваться ими для какого-нибудь изданья.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
* * *
Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны,
Где безумье и ужас от века застыли на всем,
Где гора в отдаленьи казалась взъерошенным псом,
И клокочущей черною медью кипели вулканы.
Были сумерки мира.
Но на небе внезапно качнулась широкая тень,
И кометы, что мчались, как волки свирепы и грубы,
И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,
Закружились, встревоженным воем приветствуя день.
Был испуг ожиданья.
И в терновом венке, под которым сочилася кровь,
Вышла тонкая девушка в голубоватом сияньи
И серебряным плугом упорную взрезала новь...
Сочетанья планет ей назначили имя: Страданье.
Это было спасенье.
Renvoi[3]
Еще ослепительны зори,
И перья багряны у птиц,
И много есть в девичьем взоре
Еще не прочтенных страниц.
И лилии строги и пышны,
Прохладно дыханье морей,
И звонкими веснами слышны
Весенние отклики фей.
Но греза моя недовольна,
В ней голос тоски задрожал,
И сердцу мучительно больно
От яда невидимых жал.
У лучших заветных сокровищ,
Что предки сокрыли для нас,
Стоят легионы чудовищ
С грозящей веселостью глаз.
Здесь всюду и всюду пределы
Всему, кроме смерти одной,
Но каждое мертвое тело
Должно быть омыто слезой.
Искатель нездешних Америк,
Я отдал себя кораблю,
Чтоб, глядя на брошенный берег,
Шепнуть золотое «люблю».
Н. Гумилев.
29. В. Я. Брюсову
<Париж. 25 декабря 1907 г./>7-1-<19>08<г.>
Дорогой Валерий Яковлевич!
Очень благодарю Вас за напечатание Синдбада и за присылку «Раннего утра». Статья А. Белого о «Путях и Перепутьях» интересна, и я с удовольствием бы подписался под ее второю частью, особенно под тем, что у Вас нет учеников. Я люблю называть Вас своим учителем, и, действительно, всему, что у меня есть лучшего, я научился у Вас, но мне нужно еще бесконечно много, чтобы эта моя зависимость от Вас могла почувствоваться читателями. То же, я думаю, можно сказать и о других молодых поэтах, сгруппировавшихся вокруг Вас. Но мне всегда очень неловко писать Вам о Вас же, и потому я кончаю это щекотливое, хотя и приятное занятье. Буду писать о себе.
В этом письме я посылаю Вам рассказ, который, может быть, Вы взяли бы для «Раннего утра» или, если «новеллы» не приняты, для «Весов», хотя мне лично было бы приятнее увидеть в «Весах» последние. Этот последний рассказ я переписывал четыре раза, всегда с крупными поправками. Так что относительно старательности я сделал все, что мог. Очень скоро я пошлю Вам еще один рассказ, уже специально для «Раннего утра» без посягательств на «Весы». Он уже написан, но еще не отделан. Вообще все, что я Вам присылаю, поступает в Ваше полное распоряжение как редактора разных изданий, и я заранее благодарю Вас за все места для моих вещей, даже за пылающую печь. Сборник моих стихов (последних) уже печатается, выйдет через две, три недели. Поэтому я буду очень благодарен, если в «Р<аннем> утр<е>» появятся какие-нибудь мои стихи из имеющихся у Вас до его выхода.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
Помпей у пиратов
От кормы, изукрашенной красным,
Дорогие плывут ароматы
В трюм, где скрылись в волненьи опасном,
С угрожающим видом пираты.
С затаенною злобой боязни
Говорят, то храбрясь, то бледнея,
И вполголоса требуют казни,
Головы молодого Помпея.
Сколько дней они служат рабами,
То покорно, то с гневом напрасным,
И не смеют бродить под шатрами,
На корме, изукрашенной красным.
Слышен зов... Это голос Помпея,
Окруженного стаей голубок,
Он кричит: «Эй, собаки, живее,
Где вино, высыхает мой кубок».
И над морем седым и пустынным
Приподнявшись лениво на локте,
Посыпает толченым рубином
Розоватые, длинные ногти.
И, оставив мечтанья о мести,
Умолкают смущенно пираты