И несут, раболепные, вместе
И вино, и цветы, и гранаты.
Н. Гумилев
* * *
Под землей есть тайная пещера,
Там стоят высокие гробницы,
Огненные грезы Люцифера,
Там блуждают стройные блудницы.
Ты умрешь бесславно иль со славой,
Но придет и властно взглянет в очи
Смерть, старик угрюмый и костлявый,
Нудный и медлительный рабочий.
Понесет тебя по коридорам,
Понесет от башни и до башни,
Со стеклянным выпученным взором
Ты поймешь, что это сон всегдашний.
И когда, упав в свою гробницу,
Ты загрезишь о небесном храме,
Ты увидишь над собой блудницу
С острыми жемчужными зубами.
Сладко будет ей к тебе приникнуть,
Целовать со злобой бесконечной,
Ты не сможешь двинуться иль крикнуть...
Это все. И это будет вечно.
Н. Гумилев
Золотой Рыцарь
Золотым ослепительным полднем въехало семеро рыцарей крестоносцев в узкую пустынную долину восточного Ливана. Солнце метало разноцветные лучи, страшные, как стрелы неверных, кони были измучены долгим путем над обрывами, и могучие всадники едва держались в седлах, изнемогая от жажды и зноя. Знаменитый граф Кентерберийский Оливер, самый старый во всем отряде, подал знак отдохнуть. И, как нежные девушки, ошеломленные неистово пряным и томящим индийским ветром, бессильные попадали рыцари на голые камни. Долго молчали они, сознавая, что уже не подняться им больше и не сесть на коней, и что жажда, подобно огненному дракону, свирепыми лапами став им на грудь, разорвет их пересохшие горла. И лежали, покорные.
Наконец сэр Гуго Эльвистам, темплиер с душою сирийского льва, приподнявшись на локте, воскликнул: «Благородные сэры и дорогие братья во Христе, вот уже восемь дней, как, отстав от нашего войска, мы блуждаем одни, и два дня тому назад мы отдали последнюю воду нищему прокаженному близ высохшего колодца Мертвой Гиены. Но если мы должны умереть, то умрем как рыцари, стоя, и споем в последний раз приветственный гимн нашему Небесному Сеньору, Господу Иисусу Христу». И он медленно поднялся с невидящим взором, цепляясь за колючий кустарник, и один за другим стали подниматься его товарищи, шатаясь и с трудом выговаривая слова, как бы упившиеся кипрским вином в голубых изукрашенных залах византийского императора. И странно, и страшно было бы на душе одиноких пилигримов или купцов из далекой Армении, если бы, случайно проходящие, увидели они семерых безвестно умирающих рыцарей и услышали бы их покорное тихое пенье.
Но внезапно слова их гимна прервал приближающийся топот коня, звучный и легкий, как звон серебряного меча у пояса Архистратига Михаила. Нахмурились строгие брови молящихся, и их души, уже склонившиеся в мягкие сумерки смерти, омрачились при мысли о ненужной встрече. Перед ними на повороте ущелья появился неизвестный рыцарь, высокий и стройный, красиво могучий в плечах, с опущенным забралом, над которым свивались страусовые перья, и в латах чистого золота, ярких, как блеск звезды Альдебаран. И конь золотистой масти дыбился и прыгал, и еле касался копытами мертвых утесов. Голубой герольд на коне белоснежном, с лицом кротким и мудрым, тайно похожим на образ апостола Иоанна, спешил за своим господином.
Чудные всадники быстро приблизились к умирающим рыцарям, певшим гимн. Одетый в золото осадил коня и наклонил копье как бы перед началом сраженья, а герольд, поднимая щит со странным гербом, где мешались лилии и звезды, столпы Соломонова храма и колючие терны, воскликнул слова, издавна принятые на турнирах: «Кто из благородных рыцарей, присутствующих здесь, хочет сразиться с моим господином, пеший или конный, на копьях или на мечах». И отъехал в сторону, ожидая.
Неожиданный подул откуда-то ветер, принося освежительную прохладу, внезапно окрепли мускулы доселе бессильных рыцарей, и огненный дракон жажды перестал терзать их горло, сделался совсем маленьким и с беспокойным свистом уполз в темную расщелину скал, где таились мохнатые тарантулы и смертельно жалящие скорпионы.
Граф Кентерберийский Оливер первый ответил голубому герольду от имени всех: в речи изысканно-вежливой, но полной достоинства он сказал, что они нисколько не сомневаются в благородном происхождении неизвестного рыцаря, но тем не менее желали бы видеть его поднявшим забрало, ибо этого требует старинный рыцарский обычай.
Едва он окончил свои слова, как тяжелое сияющее забрало поднялось, открывая молодое лицо красоты совершенной, глаза, полные светлой любовью, щеки нежные, немного бледные, алые губы, о которых столько мечтала Святая Магдалина, и золотистую бородку, расчесанную и надушенную самой Девой Марией. Не посмели догадаться благочестивые рыцари, кто пришел облегчить их страдания и разделить забавы, хотя мистический восторг и захватил их души, повлекши их к доныне неизвестным путям.
Так ураган в открытом море схватывает беспечных искателей жемчуга, чтобы, повертев их, оробелых, среди изумрудных брызг и клокочущей пены, бросить потом на отлогий берег Островов Неведомого Счастья.
Полные чувством благоговения и таинственной любви к своему противнику, они просили его принять дань их уважения перед началом турнира.
Первым вышел для битвы герцог Нотумберланский, но не помогли ему ни руки, бросавшие на землю первых силачей, ни очи, для которых надменные дамы при дворе веселого короля Ричарда одевали свое юное тело в дорогие шелка. Он был выбит из своего узорного седла и покорно отошел в сторону, удивляясь, что его сердце, несмотря на поражение, сияет лучами. Его товарищей одного за другим постигла такая же участь. И когда золотой незнакомец, со смехом, веселым и нежным, повалил барона Норвичского, последнего вышедшего против него, огромного и могучего, как пиренейский медведь, все рыцари согласно решили, что еще не поднималось сильнее копья ни в далекой Европе, ни на мертвых долинах песчаной Сирии, ни на зеленых полях Эздрелонских.
За турниром должен следовать пир; таков был обычай в железной Нормандии и старой веселой Англии. Захваченные странными чарами рыцари не удивились, когда на месте их копий, воткнутых в трещины скал, поднялись цветущие пальмы с обольстительными спелыми плодами, подобными тем, что манили на загадочном Дереве Жизни, посреди прохладной равнины омываемой Эфратом и Тигром.
И прозрачный ручеек выбежал из голой скалы, звеня и блестя серебром. Было весело пировать, отдыхая, петь военные песни, говорить о любви и о славе.
Золотой победитель сидел со всеми, и ел, и пил, и смеялся. А вечером, когда зашевелились далекие кедры и теплые тени все чаще и чаще стали ласкать лица сидящих, он сел на коня и поворотил за угол ущелья. Остальные, как завороженные, последовали за ним туда, где уже возвышалась широкая и отлогая лестница из мрамора белого с голубыми прожилками, ведущая прямо на небо. Тяжко зазвучали на мраморе копыта земных коней, и легкий ласкался к ним конь золотистый. Неизвестный рыцарь показывал путь, и скоро уже совсем ясно стали различаться купы немыслимо дивных деревьев, утопающие в ровном синем сияньи. Где-то свирельными голосами пели ангелы. Навстречу едущим вышла нежная и благостная Дева, больше похожая на старшую сестру, чем на мать Золотого Рыцаря Иисуса Христа.
Н. Гумилев.
30. В. Я. Брюсову
<Париж. 27 декабря 1907 г./>9-1-<19>08 <г.>
Дорогой Валерий Яковлевич!
Я очень рад, что Вам понравилась «Волшебная Скрипка». И хотя она и должна была войти в мою книгу, но я беру ее оттуда и с большим удовольствием отдаю для «Весов». Что же касается двух стихотворений «От кормы...» и «Улыбнулась и вздохнула», то было бы хорошо, если бы Вы смогли напечатать их вскоре, а то через три недели выйдет мой сборник с ними. Два остальные, «Мне было грустно» и «В красном фраке», в сборнике не будут, и потому делайте с ними, что хотите.