Каховскому Н. А., 25 июня 1820*
25 июня 1820. Тавриз.
Жду не дождусь письма от вас. Что вы мне такое намекнули об отъезде в Петербург? Как это? Когда? Официально? Или по догадке вашей? Выведите из сомнения, любезный Николай Александрович. Либо воскресите, либо добейте умирающего. Еще слушайте кое-что: было время, обольстил меня добрейший Роман Иванович, и я в Андреевской просил у главнокомандующего1 быть переведенным в Тифлис судьею или учителем. Коли вздумают опечалить меня исполнением этой отчаянной просьбы и зайдет речь об этом, вы уж как-нибудь отвратите от меня грозу: потому что я ни за сокровища Оранг-Зеба2, нигде и никогда, ввек не жилец более по сю сторону Кавказа.
Lindsay и Mackintosch сперва много писали доброго о Грузии, потом жаловались на полицейский присмотр за ними. Мне непонятно, либо это собственно их неосновательное замечание, либо в самом деле неловкая шутка полицеймейстера. Кому два англичанина опасны? Они же разобиженные расстались с Персией. Что касается до политических разведок, так для этого нет нужды Аббасу отряжать европейцев: по большей части тифлисцы сами продали свои души персиянам. Кажется, нам должны быть выгодны посещения людей денежных, и честь делает нынешнему управлению такой землею, которая оглашена была непроходимою от лезгинских ножей, а ныне Монтис говорит, что его соотечественники без числа покушаются туда путешествовать.
Как жаль однако, что вас теперь нет здесь. Мазарович отстроил Palais de Russie[96] великолепнейший. Мой домик, кабы не колебался так часто от землетрясений, загляденье на Востоке. И каких бы вы женщин у меня нашли! Именно не одну, а многих, и одна прелестнее другой. Кто бы это предвидел месяца два тому назад! Пути любви неисповедимы.
Прощайте, любезный мой; не взыщите на скоропись и недостаток склада. Болен я жестоко и пишу с удивительным напряжением тела и души.
Алексею Александровичу мое почтение скажите.
Вам преданный и покорнейший
А. Грибоедов.
Рыхлевскому А. И., 25 июня 1820*
25 июня 1820. Тавриз
Милостивый государь, любезнейший Андрей Иванович, где вы теперь? В последнем письме вашем, которому я обязан превеселыми минутами, вы у Поля в клубе людей искали. Перед кем потушили фонарь?1 Скажите искренно. Или ваш поиск намерены перенести в Петербург? Что главнокомандующий намерен делать, я не спрашиваю: потому что он сфинкс новейших времен. Вы не поверите, как здесь двусмысленно наше положение. От Алексея Петровича в целый год разу не узнаем, где его пребывание и каким оком он с высоты смотрит на дольную нашу деятельность. А в блуждалище персидских неправд и бессмыслицы едва лепится политическое существование Симона Мазаровича и его крестоносцев. Что за жизнь! В первый раз отроду вздумал подшутить, отведать статской службы. В огонь бы лучше бросился Нерчинских заводов и взываю с Иовом: да погибнет день, в который я облекся мундиром иностранной коллегии, и утро, в которое рекли: се титулярный советник. День тот да не взыщет его господь свыше, ниже да приидет на него свет, но да приимет его тьма, и сень смертная, и сумрак. – Об моих делах ни слова более, не губить же мне вас моею скукою. Про ваш быт желал бы знать.
Отчего на генералов у вас безвременье? Один с ума сошел (Эристов). Другой (Пузыревский) пал от изменнической руки; Ахвердов от рук мирных, благодетельных, докторских, жаль его семейства, племянница в Кизляре всех жалчее.
Отчего великий ваш генерал2 махнул рукою на нас жалких, и ниже одним чином не хочет вперед толкнуть на пространном поле государевой службы? Что бы сказал он с своим дарованием, кабы век оставался капитаном артиллерии? Я хотя не осмелил еще моего мнения до того, чтобы с ним смеряться в способностях, но право дороже сто́ю моего звания.
Вероятно, что на мои вопросы ответу от вас не получу, ну так хоть о чем-нибудь о другом, только не забудьте: отпишите и заставьте себя любить более и более.
Вам преданный
А. Грибоедов.
P. S. Семен Иванович3 несколько раз просил меня вам изъяснить постоянные его к вам чувства дружества и уважения, но он же виноват, коли я этого до сих пор не исполнил. В тот раз при отправлении курьера не дал времени ни с кем письмами побеседовать.
Уиллоку Генри, 14\26 августа 1820*
(Перевод с французского)
Тавриз, 14/26 августа 1820 года.
Нижеподписавшийся секретарь миссии его величества императора всероссийского при персидском дворе имеет честь предупредить г-на Уиллока, поверенного в делах его величества короля Британии при упомянутом дворе, что он с большим неудовлетворением вынужден сообщить ему следующее…1
Нижеподписавшийся, будучи лично знаком с братом г. поверенного в делах, склоняется к убеждению, что в его действиях, безусловно, не было злонамеренности, но самое большее – мгновенное недомыслие, приведшее его к такого рода поступку. Во всяком случае, выражается настоятельная просьба г-ну поверенному в делах соизволить дать предписание другим английским офицерам, которые в будущем собрались бы ехать в Грузию, избегать таких способов действия во имя самых очевидных мировых причин.
1. Сообразно с современным положением вещей в Европе, не будет хорошо истолковано, что один русский помогал англичанину избавиться от законной службы своему монарху, и наоборот.
2. Если когда-либо правительство было бы информировано о вышеупомянутом происшествии, господа английские офицеры, которые иногда выезжают отсюда в Тифлис, возможно, не встретили бы приема, подобающего их рангу, заслугам и т. д., что компрометировало бы рекомендации, которыми г-н Мазарович и все его служащие всегда счастливы быть в состоянии их снабдить.
3. Не почувствуют ли персияне, что им позволительно продолжать свое заслуживающее порицания поведение в отношении русских солдат-перебежчиков, находя поощрение в снисходительности и добрых услугах, оказываемых им в этих случаях подданными одной европейской весьма дружественной России державы.
Достаточно одного слова объяснения людям благомыслящим, чтобы понять друг друга, и, не добавляя более ничего, нижеподписавшийся имеет честь повторить господину поверенному в делах Англии выражение чувства самого совершенного уважения.
Грибоедов.
Каховскому Н. А., 19 октября 1820*
19 октября 1820. Тавриз.
Поздравляю вас с наступающим октябрем, любезнейший Николай Александрович, с тем самым октябрем, который, по вашим словам, должен свести нас в Тифлисе. Следовательно, для меня праздник. Не суетно ли ваше предсказание? Хоть неправда, да отрада. Валет мой1 скажет вам, как я живу без Мазаровича: денег нет, ума нет.
Много благодарю вас за ваше письмо. Его привез мне политического свойства армянин, Казар, глупейшее созданье, какое только есть в двух союзных государствах! Пишите мне о Мирзе-Массуде, как его главнокомандующий принял. Если велит его побить, так это много наши дела в Персии поправит.
В ваших вестях упоминается о будущей свадьбе. Поздравляю Коцебу, а не Елену Романовну. Стало быть, покойник Август фон Коцебу породнится с Романом Ивановичем и с Алексеем Петровичем! Следовательно, в Тифлисе нельзя будет откровенно говорить об его литературном пачканье? Нет нигде уже в Русском царстве свободы мнения! Прощайте. Завтра чем свет Амлих мой окажет курьерскую свою борзость. Ложусь спать.
Верный вам Грибоедов.