Входит буфетчик.
Ну чего стоишь как вкопанный? Или не слышишь, что тебя зовут? Загляни-ка к гостям в ту комнату.
Франсис уходит.
Милорд, этот старикашка сэр Джон с полдюжиной молодцов стучится у дверей. Впустить мне их?
Пускай подождут немного, потом отворишь.
Буфетчик уходит.
Пойнс!
Входит Пойнс.
Сейчас, сейчас, сэр.
Слушай, Фальстаф и остальные воры ждут у дверей. Ну и повеселимся же мы!
Мы будем беззаботны, как сверчки, дружище. Ну и ловко же вы одурачили мальчишку-слугу! Чем же это кончилось?
Я сейчас готов на все шутки в мире, какие только проделывались со стародавних времен нашего прадеда Адама до нынешнего новорожденного полуночного часа.
Входит Франсис.
Который час, Франсис?
Сейчас, сейчас, сэр!
(Уходит.)
Подумать только, у этого малого запас слов меньше, чем у попугая, и все-таки он рожден женщиной. Все его дело — бегать вверх и вниз по лестнице, а все его красноречие — подавать счета. И все-таки мне далеко до шутливости Перси, Горячей Шпоры Севера. Укокошив этак шесть-семь дюжин шотландцев перед завтраком и вымыв руки, он говорит жене: «К черту эту мирную жизнь! Скучно без дела!» — «О мой милый Гарри, — спрашивает она, — сколько человек ты убил сегодня?» — «Напоить моего Чалого!» — говорит он и через час отвечает жене: «Человек четырнадцать, сущие пустяки». — Позови, пожалуйста, Фальстафа. Я буду изображать Перси, а этот проклятый боров — леди Мортимер, его жену. «Rivo!»[28] — как говорят пьяницы. Позови этот кусок сала, этот окорок.
Входят Фальстаф, Гедсхил, Бардольф и Пето, за ними Франсис с бутылками вина.
Добро пожаловать, Джек. Где это ты обретался?
Чума на всех трусов, говорю я, разрази их гром! Аминь, аминь! — Подай мне кружку хереса, малый. — Лучше уж мне вязать носки, штопать их и надставлять пятки, чем вести такую собачью жизнь! Чума на всех трусов! Подай мне кружку хереса, негодяй! — Или нет больше добродетели на земле! (Пьет.)
Видел ли ты, как Титан лобзает тарелку с маслом («сей благостный Титан»!), и оно тает от ласковых речей солнца? Если не видел, то взгляни на этот брусок масла.
Ах ты, плут! В херес опять подмешана известь[29]. Чего и ожидать от подлеца, как не плутовства? Но все-таки трус похуже кружки хереса с известью. Гнусный трус! Ступай своей дорогой, старый Джек! Лучше уж тебе умереть. Пусть меня назовут выпотрошенной селедкой, если мужество, благородное мужество не исчезло с лица земли. В Англии осталось только трое порядочных людей, не угодивших на виселицу, да и то один из них ожирел и начинает стареть. Помоги им бог! Мерзок этот мир, говорю я. Хотел бы я быть ткачом — распевал бы себе псалмы и тому подобное[30]. Повторяю, чума на всех трусов!
Ну что, тюк с шерстью? Что ты там бормочешь?
И это — королевский сын! Пусть у меня больше не растут волосы на лице, если я не вышибу тебя из твоего королевства деревянным мечом и не погоню перед тобой всех твоих подданных, как стадо диких гусей! И это принц Уэльский!
Ну говори, пузатый ублюдок, в чем дело?
Разве ты не трус? Отвечай-ка мне! Да и Пойнс тоже хорош!
Черт подери! Если ты, жирное брюхо, еще раз назовешь меня трусом, ей-богу, я заколю тебя.
Чтобы я назвал тебя трусом? Да ты угодишь в ад раньше, чем я назову тебя трусом. Но я охотно отдал бы тысячу фунтов, чтобы научиться бегать так быстро, как ты. У вас обоих достаточно прямые плечи, и вы не боитесь показать спину. И это у вас называется помогать друзьям? Провались она, такая помощь! Ну, кто из вас посмеет взглянуть мне в глаза? — Подать мне кружку хереса! Будь я подлец, если у меня во рту была хоть капля сегодня.
Ах, негодяй! Да ты еще губ не отер после выпитого вина.
Ну что из того? (Пьет.) Я повторяю: чума на всех трусов!
В чем же дело?
В чем дело? В том, что четверо из нас, здесь присутствующих, нынче утром захватили тысячу фунтов.
28
29
30