Из холста, из дрянного холста. Я отдал их женам булочников, и они понаделали из них себе сита.
Нет, говорю вам как честная женщина: это было настоящее голландское полотно по восемь шиллингов за локоть. Кроме того, вы мне должны, сэр Джон, за еду и за питье, да еще я вам дала взаймы двадцать четыре фунта.
(указывая на Бардольфа)
Он тоже пользовался всем этим, — пусть он и платит.
Он-то? Да он нищий, у него нет ни гроша.
Он — нищий? Ну погляди на его лицо. Кто же и богат, как не он? Пусть начеканят монет из его носа, из его щек. Не стану я платить ни гроша. Ты, кажется, принимаешь меня за желторотого птенца? Нельзя спокойно вздремнуть у тебя в трактире, мигом обчистят карманы! У меня пропал дедовский перстень с печатью, который стоит сорок марок.
Господи Иисусе! Принц говорил при мне, уж не знаю, сколько раз, что перстень этот — медный.
Что такое? Твой принц болван и прохвост! Тысяча чертей! Скажи он это при мне, я бы его избил, как собаку.
Входят, маршируя, принц Генрих и Пето.
(Идет навстречу им, приложив к губам дубинку, как флейту.)
Ну что, дружок? Так вот куда дует ветер, черт возьми. Неужто всем нам придется маршировать?
Да, попарно, как в Ньюгетской тюрьме.
Милорд, прошу вас, выслушайте меня.
Что скажешь, миссис Куикли? Как поживает твой муж? Он мне по душе — честный малый.
Мой добрый принц, выслушайте меня.
Брось ее, пожалуйста, и выслушай меня.
Что скажешь, Джек?
Вчера вечером я вздремнул здесь за ковром, и у меня обчистили карманы. Этот трактир стал непотребным домом, здесь карманы обчищают.
Что же у тебя пропало, Джек?
Поверишь ли, Хел? Три или четыре билета по сорок фунтов каждый и дедовский перстень с печатью.
Дребедень! Ему красная цена восемь пенсов.
То же самое и я ему говорила, милорд, да еще сказала, что слыхала об этом от вашей милости; а он, милорд, сквернослов этакий, обозвал вас гнусными словами, да еще грозился вас поколотить.
Что такое? Не может быть!
Не быть мне честной, правдивой женщиной, ежели это неправда.
Честности в тебе не больше, чем сока в сушеном черносливе; правдивости не больше, чем в затравленной лисе; а что до твоей женственности, то девка Марианна[52] в сравнении с тобой — жена пристава. Пошла вон, тварь, пошла!
Какая я тебе тварь? Какая тварь?
Какая тварь? Да такая, что не приведи бог.
Никакая я не тварь, так и знай! Я жена честного человека, а ты, хотя и зовешься рыцарем, а сущий подлец, ежели смеешь так обзывать меня.
А вот ты, хоть и зовешься женщиной, а сущее животное, ежели смеешь мне перечить.
Какое я тебе животное, подлец ты этакий? Ну?
Какое животное? Выдра!
Выдра, сэр Джон? Почему именно выдра?
Потому, что она ни рыба ни мясо, и мужчина даже не знает, с какой стороны к ней подступиться.
Ты сущий клеветник, ежели смеешь так говорить: ты и всякий другой мужчина отлично знаете, с какой стороны ко мне подступиться. Ах ты, мерзавец этакий!
Ты права, хозяйка, он на тебя жестоко клевещет.
Он и на вас клевещет, милорд; он говорил на этих днях, что вы ему задолжали тысячу фунтов.
Тысячу фунтов, Хел? Нет, целый миллион! Ведь твоя любовь стоит миллиона, а ты мне должен свою любовь.
И еще, милорд, он обозвал вас болваном и грозился вас поколотить.
Говорил я это, Бардольф?
И впрямь говорили, сэр Джон.
Ну да, если он скажет, будто перстень у меня медный.
Я и говорю: он медный. А ну-ка, посмеешь ли ты исполнить свою угрозу?
52