Входят врач и придворная дама.
Вот уже третью ночь я не сплю, как и вы, но все еще не убедился в том, что вы не ошибаетесь. Вы говорите, она ходит во сне? Когда это было в последний раз?
С тех пор как его величество ушел в поход, я это не раз видела. Она вставала, набрасывала на себя ночное платье, открывала свой ларец, вынимала оттуда бумагу, что-то писала на ней, перечитывала, запечатывала и снова ложилась. И все это — ни на минуту не просыпаясь.
Какое прискорбное расстройство человеческой природы — предаваться благотворному сну и в то же время поступать так, словно бодрствуешь! А скажите, не сопровождается ли это возбуждение во время сна не только расхаживанием и прочими движениями, но и речами? Что она говорит?
Такое, доктор, чего никому нельзя повторить.
Но мне-то можно и даже нужно.
Нет, ни вам и никому. У меня ведь нет свидетелей, которые подтвердили бы мои слова.
Входит леди Макбет со свечой.
Глядите, вот она! Так она всегда ходит и, клянусь жизнью, ни разу не проснулась. Не двигайтесь и наблюдайте за нею.
А где она взяла свечу?
Свеча стояла возле ее постели. Она приказала, чтобы у нее в спальне всегда горел огонь.
Вы видите: глаза у нее открыты.
Но взор — незрячий.
Посмотрите, что это она делает. Зачем она трет себе руки?
Это у нее привычное движение. Ей кажется, что она их моет. Иногда целых четверть часа проходит, а она все трет и трет.
Пятно не сходит...
Тише! Она заговорила. Запишу-ка я ее слова, чтобы покрепче удержать их в памяти.
Прочь, проклятое пятно, прочь, говорю я тебе! Час, два — теперь пора за дело! Что? В аду темно? Стыдись, супруг! Ты же воин! Не робей! Чего нам бояться, что об этом узнают! Власть будет наша, и никто не посмеет призвать нас к ответу. Ну кто бы подумал, что в старике столько крови!
Слышали?
У тана Файфского была жена; где она теперь? Неужели эти руки никогда не станут чистыми? Довольно, государь, довольно: если вы не перестанете дрожать, все пропало.
Так, так. Вы узнали то, что вам не полагалось бы знать.
Нет, это она сама сказала то, что не следовало говорить. Именно так. Одному богу известно, что она такое знает.
Эта маленькая ручка все еще пахнет кровью. Всем благовониям Аравии не отбить этого запаха. О-о-о!
Какой вздох! У нее на сердце великая тяжесть.
Я не согласилась бы таить в груди такое сердце, если бы даже за это мое тело облекли королевской мантией.
Вот и хорошо, вот и хорошо.
Дай-то бог, чтобы все было хорошо!
Этот недуг лежит за пределами моего искусства. Впрочем, я знавал людей, ходивших во сне и все-таки по-христиански умиравших на собственной постели.
Вымой руки, надень халат и не будь так бледен. Повторяю: Банко похоронен, ему не встать из могилы.
Вот оно как!
Ложись, ложись, в ворота стучат. Идем, идем, идем. Дай руку. Что свершено, то свершено. Ложись, ложись, ложись. (Уходит.)
А теперь она ляжет в постель?
Обязательно.
Уходят.
Сцена 2
Местность близ Дунсинана.
Барабаны и знамена. Входят Ментис, Кэтнес, Ангус, Ленокс и солдаты.