Ты женщину с холодными глазами,
Влюбленную лишь в самое себя,
И родину любил под небесами.
Мечтал о них, как в смертный час, скорбя.
Их смешивал в мечтах... но не любили
Ни родина, ни женщина тебя.
65
«Вы задумчивы, маркиза?
Вы больны?
— Ах, мой друг, одни капризы
От луны.
Я люблю вас с новой страстью
Вновь и вновь.
— Я давно не верю в счастье
И любовь.
Но вокруг нас бродят пары,
Влюблены.
— Это чары, только чары
От луны.
Я хочу иль их развеять
Иль пропасть.
— Ах, Луи, как сладко верить
В вашу власть!
Но какой искать награды
Я бы мог?
— Боже! Всё, чего вам надо,
Мой цветок?
Если так, то всё готово,
Я нашел.
Но должны сдержать вы слово.
— Хорошо!»
И помчали духи мрака
В вышину:
Сирано де Бержераком
На луну.
И рука его простерла
Звонкий бич,
Чтоб схватить луну за горло
И избить.
66
Руки помнят о тебе и губы
Тоже помнят.
Позабыть ли томный шелест юбок
В мраке комнат?
67
О, если я весь мир постиг,
О, если движу я горами,
И тайны все под небесами
Познал, измерил и постиг,
Но если в то же время я
Любви не ведаю святыни —
Ничтожность я в моей гордыне
Я <...> бытия.
И если всё отдам добро
Свое я на благое дело
И если я предам и тело,
Любви же в сердце <...>
Долготерпимая любовь...
68
Нет, к Лете не иди, не выжимай
Из черных трав убийственные вина,
Чела бледнеющего не венчай
Пурпурным виноградом Прозерпины.
69
Ровно в полночь пришло приказанье
Выступать четвертому эскадрону —
Прикрывать отход артиллерии.
Это было трудное лето,
Когда мы отходили с Карпатов,
А за нами шаг за шагом
Шла Макензенова фаланга.
70
Колокольные звоны,
И зеленые клены,
И летучие мыши,
И Шекспир, и Овидий —
Для того, кто их слышит,
Для того, кто их видит.
Оттого всё на свете
И грустит о поэте.
71
В дни нашей юности, исполненной страстей,
Нас может чаровать изменчивый хорей:
То схож с танцовщицей, а то с плакучей ивой,
Сплетен из ужаса и нежности счастливой.
Нам может нравится железный анапест,
В котором слышится разбойничий наезд,
Ночной галоп коня, стремящегося лугом,
И море, взвившееся над <нрзб.> стругом.
72
Трагикомедией — названьем «человек» —
Выл девятнадцатый смешной и страшный век.
Век, страшный потому, что в полном цвете силы
Смотрел он на небо, как смотрят в глубь могилы,
И потому смешной, что думал он найти
В недостижимое доступные пути;
Век героических надежд и совершений...
73
А я уже стою в саду иной земли.
Среди кровавых роз и влажных лилий,
И повествует мне гекзаметром Виргилий
О высшей радости земли.
74
Я часто думаю о старости своей,
О мудрости и о покое.
75
На безумном аэроплане
В звездных дебрях, на трудных кручах
И в серебряном урагане
Станешь новой звездой падучей.
76
Я рад, что он уходит, чад угарный,
Мне двадцать лет тому назад сознанье
Застлавший, как туман кровавый очи
Схватившемуся в ярости за нож;
Что тело женщины меня не дразнит,
Что слово женщины меня не ранит,
Что я в ветвях не вижу рук воздетых,
Не слышу вздохов в шорохе травы.