И девочке чудно, как выгнуты луки,
Как рвутся слоны, как храпит жеребец,
Но вот перед ней простирающий руки
Двурогой тиарой увенчанный жрец.
«О, дочь Грегору, венценосного Змия,
Найденная князем, не знавшим жены,
На склонах Агира, в долине Хэмиэ,
Где Урр, низвергаясь, гремит с крутизны.
Два славные года ты правишь над нами,
И сборщикам некуда деть податей,
Пшеница сам-десять, отлично с быками,
И жены рожают здоровых детей.
Во храме двухтысячестопном со мною
Жрецы ежедневно твой славят приход,
Питаясь высокостоящей луною,
Священный рубин еженощно растет.
Да примет царевна молитвы святые,
Народ-змиеносец, молитвы — твои,
Склонитесь же люди, венчайте дочь Змия!»
Вдруг голос: «Убейте отродье змеи!..»
Сто рук поднялось над седой головою,
Сто ног замесило кровавую грязь,
И вторило эхо немолчному вою,
Над мертвым отгулами камня глумясь.
И встала царевна с горячих ступеней
И тонкую руку простерла вперед:
«Свершилось, свершилось — священных оленей,
Крылатых оленей я слышу полет.
Отец мой, отец мой, к тебе, семиглавый,
В небесные, черные степи твои,
Иду приобщиться немеркнувшей славой,
Двенадцатизвездной твоей чешуи».
89
Июльский день. Почти пустой музей,
Где глобусы <...> тетради,
Гербарии, как будто Бога ради,
И черный шлем мифических князей.
Свиданье двух скучающих друзей,
Гуляющих в прохладной колоннаде,
И сторожа немые — не укради,
И с улицы зашедший ротозей.
Но Боже мой, <...> пепелище,
Когда луна совьет свое жилище
И белых статуй страшен белый взгляд,
И слышно только с площади соседней —
Из медных урн изогнутых наяд
Бегут воды лепечущие бредни.
90. Вечер
За тридцать лет я плугом ветерана
Провел ряды неисчислимых гряд,
Но старых ран рубцы еще горят
И умирать еще как будто рано.
Вот почему в полях Медиолана
Люблю грозы воинственный раскат:
В тревоге облаков я слушать рад
Далекий гул небесного тарана.
Темнеет день, слышнее кровь и грай,
Со всех сторон шумит дремучий край,
Где залегли зловещие драконы.
В провалы туч, в зияющий излом
За медленными зовами углом
<...> легионы
91. Пантум
Какая смертная тоска
Нам приходить и ждать напрасно.
А если я попал в Чека?
Вы знаете, что я не красный!
Нам приходить и ждать напрасно
Пожалуй силы больше нет.
Вы знаете, что я не красный,
Но и не белый, — я — поэт.
Пожалуй силы больше нет
Читать стихи, писать доклады,
Но и не белый, — я — поэт,
Мы все политике не рады.
Писать стихи, читать доклады,
Рассматривать частицу «как»,
Путь к славе медленный, но верный:
Моя трибуна — Зодиак!
Высоко над земною скверной
Путь к славе медленный, но верный,
Но жизнь людская так легка,
Высоко над земною скверной
Такая смертная тоска.
Приписываемые Гумилеву стихотворения
92
Три лестницы, ведущие на небо,
Я видел. И восходят по одной
Из них взалкавшие вина и хлеба.
Она висит над страшной глубиной,
Из мрамора, но точно кружевная,
Озарена пылающей луной.
Вокруг нее каскады, ниспадая,
Кипят, доколь их может видеть взгляд,
И пестрых птиц над ними кружит стая.
И так сверкает этот водопад,
Как будто царь неизмеримо щедрый
Алмазов белых сыпет бездне клад.
А наверху, где пинии и кедры,
Там розы алым соком налиты
Так, что черны их бархатные недра.
По ней идут спокойные четы
С приятной важностью, неторопливо
В сознаньи необорной правоты.