Выбрать главу

Второе мое оправданье в том, что я люблю Вас. Если бы мы писали до Р<ождества> Х<ристова>, я сказал бы Вам: Учитель, поделись со мной мудростью, дарованной тебе богами, которую ты не имеешь права скрывать от учеников. В Средние Века я сказал бы: Maître, научи меня дивному искусству песнопенья, которым ты владеешь в таком совершенстве. Теперь я могу сказать только: Валерий Яковлевич, не прекращайте переписки со мной, мне тяжело думать, что Вы на меня сердитесь.

Свой сборник я раздумал издавать, во-первых, потому, что я не доволен моими стихами, а, во-вторых, их слишком мало. Подожду еще год, а там, может быть, найду издателя.

Поэтому я буду в восторге, если Вы пожелаете напечатать что-нибудь в «Весах». Теперь я посылаю Вам кое-что новое.

Не забывайте меня. Ваш Н. Гумилев.

Paris, rue Bara, 1.

Измена
Странный сон увидел я сегодня: Снилось мне, что я горел на небе И что жизнь — чудовищная сводня, Выкинула мне недобрый жребий.
Превращен внезапно в ягуара, Я сгорал от бешеных желаний, В сердце — пламя жгучего пожара, В мускулах — безумье содроганий.
И к людскому крался я жилищу По пустому сумрачному полю Добывать полуночную пищу, Богом мне назначенную долю.
И нежданно в темном перелеске Я увидел стройный образ девы И запомнил яркие подвески, Поступь лани, взоры королевы.
«Призрак счастья, белая невеста...» — Думал я, дрожащий и смущенный, А она промолвила: «Ни с места» — И смотрела тихо и влюбленно.
Я молчал, ее покорный кличу, Я лежал, ее окован знаком, И достался, как шакал, в добычу Разъяренно-лающим собакам.
А она прошла за перелеском Тихими, неслышными шагами, Лунный луч кружился по подвескам, Звезды говорили с жемчугами.
* * *
Царь, упившийся кипрским вином И украшенный красным кораллом, Говорил и кричал об одном, Потрясая звенящим фиалом:
«Почему вы не пьете, друзья, Этой первою полночью брачной? Этой полночью радостен я, Я — доселе жестокий и мрачный.
Все вы знаете деву богов, Что владела богатою Смирной И сегодня вошла в мой альков, Как наложница, робкой и мирной.
Ее лилии были нежны И, как месяц, печальны напевы. Я не видел прекрасней жены, Я не знал обольстительней девы.
И когда мой открылся альков, Я, властитель, смутился невольно. От сверканья ее жемчугов Было взорам и сладко и больно.
Не смотрел я на бледность лица, Не того мое сердце хотело, Я ласкал, я терзал без конца Беззащитное юное тело.
Вы должны позавидовать мне, О друзья дорогие, о братья, Я услышал, сгорая в огне, Как она мне шептала проклятья.
Кровь царицы, как пурпур, красна, Задыхаюсь я в темном недуге, И еще мне несите вина, Нерадиво-ленивые слуги».
Царь, упившийся кипрским вином И украшенный красным кораллом, Говорил и кричал об одном, Потрясая звенящим фиалом.
Диалог (между Одиссеем и Ахиллом)
Одиссей
Брат мой, я вижу глаза твои тусклые, Вместо доспехов — меха леопарда С негой обвили могучие мускулы, Чувствую запах не крови, а нарда.
Сладкими винами кубок твой полнится, Тщетно вождя ожидают в отряде, И завивает, как деве, невольница Черных волос твоих длинные пряди.
Ты отдыхаешь под синими кущами, Сердце безгневно и взор твой лилеен, В час, когда дебри покрыты бегущими, Поле — телами убитых ахеян.