Выбрать главу

На днях буду в Париже, очень интересно было бы повидаться с Вами лично и поговорить о Вашем дальнейшем сотрудничестве. Может быть, Вы пришлете нам еще другие беллетристические произведения.

В ожидании Вашего ответа остаюсь Вас искренне уважающий Николай Рябушинский.

21. В. Я. Брюсову

<Париж. Середина октября (н. ст.) 1907 г.>

Дорогой Валерий Яковлевич!

Очень Вас благодарю за письмо и за высказанное Вами мнение. Я думаю поступить следующим образом: из нелюбви к кляузам, я не думаю требовать у г-на Рябушинского приостановки номера или исключения из него моих стихов. Но не буду также и посылать что-нибудь новое или вступать в переписку с этой редакцией, так что, как видите, фактически я не буду его сотрудником. В общем, мне не повезло, когда я появился со своими стихами на книжный рынок. «Нива», «Правда» и «Русь» вовсе не ответили мне на мои вопросы о принятии моих стихов. Относительно «Перевала» я не знаю ничего. Вы, наверное, его читаете и, может быть, сообщите мне, когда там появятся мои стихи. Очень благодарю Вас за любезное предложение устроить меня в «Столичное утро» и «Голос Москвы». Я посылаю Вам для них стихи, которые, во-первых, безусловно свободны, а во-вторых, которые я не думаю переделывать и считаю поконченными (далеко не то же, что законченными).

Быть может, также для какого-нибудь из этих изданий понадобятся рассказы (отвлеченного характера, без русских фамилий), у меня есть кое-что в этом роде.

Я посылаю Вам сейчас четыре новых стихотворения, кажется, Вам еще неизвестных. Они свободны. Свободны также из находящихся у Вас следующие: 1) Гиена, 2) Святой Георгий, 3) Я смотрю на закат и снега..., 4) Усмехнулась и вздохнула..., 5) Безумье (с лошадиной мордой), 6) Под землей есть тайная пещера, 7) Царица или ребенок и многие другие, но я надеюсь, что это более чем довольно. Может быть, напишете, что Вы оставляете за собой.

Искренне преданный Вам Н. Гумилев.

* * *
Следом за Синдбадом-Мореходом В дальних странах я сбирал червонцы И блуждал по незнакомым водам, Где, дробясь, пылали блики солнца.
Сколько раз я думал о Синдбаде И в душе лелеял мысли те же... Было сладко грезить о Багдаде, Проходя у чуждых побережий.
Но орел, чьи перья — красный пламень, Что носил богатого Синдбада, Поднял и швырнул меня на камень, Где морская веяла прохлада.
Пусть халат мой залит свежей кровью, — В сердце гибель загорелась снами, Я — как мальчик, схваченный любовью К девушке, закутанной шелками.
Тишина над дальним кругозором, В мыслях праздник светлого бессилья, И орел, моим смущенный взором, Отлетая, распускает крылья.
* * *
В темных покрывалах летней ночи Заблудилась юная принцесса. Плачущей нашел ее рабочий, Что работал в самой чаще леса.
Он отвел ее в свою избушку, Накормил лепешкой с горьким салом, Подложил под голову подушку И закутал ноги одеялом.
Сам заснул в углу далеком сладко, Стало тихо тишиной виденья, Красноватым пламенем лампадка Освещала только часть строенья.
Что там? Или это только тряпки, Жалкие ненужные отбросы, Кроличьи засушенные лапки, Брошенные на пол папиросы?
Почему же ей ее томленье Кажется мучительно знакомо И ей шепчут грязные поленья, Что она теперь лишь вправду дома?
...Ранним утром заспанный рабочий Проводил принцессу до опушки, И не раз потом в глухие ночи Проливались слезы об избушке.
* * *
Видишь, мчатся обезьяны С диким криком на лианы, Что свисают низко, низко, Слышишь шорох многих ног? Это значит — близко, близко От твоей лесной поляны Разъяренный носорог.
Видишь общее смятенье, Слышишь топот... Нет сомненья, Если даже буйвол сонный Отступает глубже в грязь. Но в нездешнее влюбленный, Не ищи себе спасенья, Убегая и таясь.