Протокол
Дежурный милиционер обмакнул перо в чернильницу и сказал:
Те, граждане… не напирайте… по порядку говори… который кого пихнул?
Это он его пихнул, — сказала тетка, протискиваясь к столу. — Он его пихнул… У-у, говорит, чертова мама.
Человек с мешком, на которого показала тетка, стоял спокойно, мрачно посапывая носом. Рядом стояли потерпевший и несколько свидетелей.
Потерпевший разводил руками и сконфуженно бормотал:
— Дараз и я что?.. Да я ничего… Это народ хочет… Свидетели.
— Он его пихнул, — снова сказала тетка. — Пихнул, а после и говорит: у-у, чертова мама… Я насупротив в трамвае сидела, конечно. Я к племяннику ехала в село Смоленское.
— Тс… — сказал дежурный, — обождь, тетка.
— Чего обождь? — огорчилась тетка. — Чего обождь-то? Прошло то время, чтоб днем народ пихали. Напихались.
— Тс… Засохни, — сказал дежурный, снова обмакивая перо. — Ты кто такая?
— Я-то? — спросила тетка. — Свидетели мы… К племяннику ехали… Это немыслимо, чтоб днем пихать. Может, он до смерти бы пихнул… А может, у меня племянник в комячейке служит…
— Обожди, тетка, — сказал милиционер, — не тебя ведь пихнули… Спросят тебя. Вали помалкивай.
— А хотя бы и не меня…
— Тс… Вас пихнули? — спросил милиционер потерпевшего.
— Меня… — сказал потерпевший. — Да только я что… Я ничего. Ну, пихнули. Эка штука. В трамвае ведь. Это свидетели требуют: иди, говорят, обязательно в милицию.
— Извиняюсь, пардон, — сказал один из свидетелей. — Я тоже видел… Нельзя допустить… Протокол чтобы…
— Я же и говорю, — снова запела тетка. — Протокол, обязательно даже протокол… А гражданин милиционер на меня цыкает… Я до самого центра дойду… Это немыслимо, чтобы среди дня…
Милиционер в третий раз обмакнул перо и принялся писать протокол, время от времени спрашивая: фамилья… пол… бывшее звание… Писал дежурный долго, старательно выводя буквы. Потом спросил:
— А где было? В каком месте?
— В трамвае, — сказала тетка, — в трамвае, товарищ. Я же и говорю: в трамвае, батюшка… Я в село Смоленское ехала. Где ж еще иначе… К племяннику я ехала…
— Место, улица?
— По Семеновской проезжали…
— Фю-ю, — сказал милиционер, кладя перо. — По Семеновской? Не наш это район. Это, граждане, второй район. Вали туда…
— Как это? — спросили свидетели. — Уж раз написано, так чего же…
— Во второй район.
— А если б меня убили?
— Где убили?
— Где еще… На Семеновской…
— Второй район.
— И пойдем! — воскликнула тетка. — И пойдем, граждане. Это немыслимо, чтоб оставить… Где потерпевший?
Потерпевшего не было. Он исчез, воспользовавшись заминкой. Молчавший до сего времени гражданин с мешком возмутился.
— Ты что ж это, — сказал он, обращаясь к тетке, — ты что ж это юбкой-то вертишь?
— Кто вертит? — запела тетка, снова устанавливая свою корзину на стол. — Кто вертит-то?
— Да ты вертишь. Первая начала бузу, чертова мама…
Тетка всплеснула руками.
— Граждане, да что ж это, — сказала она, — ругает ведь.
— Вот теперь можно, — сказал милиционер, обмакнув в четвертый раз перо. — Теперь наш район. Писать, что ли, протокол?
— Позвольте, — воскликнула тетка, — да за что же протокол-то? Товарищ милиционер, будьте благодетелем… За что же… Мы чинно, мирно беседуем…
Тетка взяла корзину и пошла к выходу. Свидетели исчезли постепенно. Гражданин с мешком остался один. Он долго и без всякой на то нужды расспрашивал милиционера, где второй район, потом махнул рукой и, мрачно посапывая носом, вышел.
Американцы
Комната. Стол. За столом девица. Над девицей — бант. Над бантом — плакат: «Говори короче и уходи». Перед девицей очередь.
Первый посетитель. — Мм… этого, барышня… как его… Тутотка чего, извиняюсь? Тутотка не бюро ли для справок?
Девица. — Справочное бюро отдела Нарпитгусьглавштука…
Первый. — Ась?
Девица. — Вам что?
Первый. — Мне-то? Я, как есть приехадши из провинции и… тутотка разыскиваю личность… Мне-то? Мне надо узнать, требуется то есть… товарища Щукина мне надоть… Я, как есть приехадши из провинции, и в смысле того, как разыскиваю личность…
Девица. — Комната 78. Третий этаж… Налево…
Первый. — Тутотка значит. Щукин-то. Мне ж и говорили: пойди, говорят, в это учреждение… Ая, как есть приехадши из провинции — не разбираюсь в столичных учреждениях. А мне, напротив того, требуется личность разыскать…
Второй посетитель. — Послушайте, вы задерживаете посетителей.
Первый. — Я-то? Избави Бог. Я не задерживаю…
Второй. — Он не задерживает! Видали! Ведь, кажется, ясно — висит плакат… По-русски сказано: короче говори… Так нет. Извольте видеть — в разговоры пущается… Из провинции, говорит, приехадши… А нам наплевать. Хоть из Китая приезжайте… Вам, вам я говорю… Чего смотрите так? Оставьте моргать ресницами, не испугаете… (Первый уходит.)
Второй. — Видали, какой гусь? Ушел! Не нравится ему, видите ли… Ведь вот этакий явится и — задержка. А в общем масштабе все дело стоит…
Девица. — Вам что?
Второй. — Ведь это черт знает что! Мы хлопочем, стараемся, налаживаем свою жизнь по-американски, а тут из-за одного прохвоста…
Девица. — Извиняюсь, вам что?
Второй. — Мне что? Странный вопрос. Я, барышня, по делу пришел. За справкой. А тут, извольте видеть, этакий гусь нашелся… В разговоры пущается… Может, у меня дело ни минуты отлагательства не ждет. Может, я пять минут пропустил, и баста, — все дело рухнуло. Что тогда? Кто мне возместит убытки? А может, убытков на триллионы… Ведь это черт знает! Это дальше идти некуда. Хоть бы наказание какое-нибудь ввести для этих прохвостов… Штрафовать, что ли, за каждое лишнее слово. Что ж плакат? Плакат — мало…
Девица. — Извини…
Второй. — Не действует на них плакат. Нужно что-нибудь существенное… Скажем, пришел посетитель… Что надо? То-то, то-то, то-то. И замри. И не пророни лишнего звука. А проронил лишний звук — пожалуйте бриться — в нарсуд или там в комиссию. Комиссию, наконец, можно специальную завести. Скажем, — два члена и председатель. Чуть что — в комиссию. Там разберут… Ведь так работать нельзя… Какие же мы американцы, если у нас…
Девица. — Вам что? Вам что, гражданин…
Второй. — Фу-у… Невозможно так… Мне? Мне узнать. Справку. Как его… Это какое учреждение, не Главгусь?
Девица. — Не-ет… Это Нарпитгусьглавштука.
Второй. — Ну-у… А я думал… Чего же я, как идиот, стою три часа? Хоть бы сказал кто-нибудь. Тьфу ты! Американцы…
(Выбегает из комнаты. Потом возвращается.)
— Этого… портфель… Не забыл ли я тут портфель?
(Ищет. Потом ударяет себя по лбу ладонью и с криком выбегает из комнаты.)
Приятели
Сидели два приятеля в портерной за парой пива. Вот один налил себе в стопку, выпил залпом и поморщился.
— Эх, говорит, браток, нет ничего хуже винища! Лакаешь его, стервозу, лакаешь, а на душе противно, да и скус в нем не ахти какой. Только что — привычка. Это, говорит, пожалуй что, самый большой вред в жизни. А?
А другой приятель съел соленую сушку и усмехнулся.
— Ну, говорит, нет. Самый, говорит, большой вред в жизни не вино. Самый большой и сильный вред — картишки, азарт.
— Не согласен, — сказал первый. — На мой взгляд, вино. Да вот я тебе расскажу.
Стал он тут вспоминать всякие историйки с пьяницами. И как один пьяный на ручке двери повесился. И как другой за полбутылки дочку цыганам загнал…
Второй приятель только усмехается да горох жует. И шелуху от гороха на пол сплевывает.
— Нет, говорит. Вино — это плевое дело. Хочу — пью, хочу — не пью. Не понимаю, какая в нем сила…
Стал первый приятель обижаться.