* * *
Между явью и сном,
между боем кукушки
и стуком машинки
на пруду жестяном
жестяные кувшинки.
За китайской стеной
ты скончаешься там же, где за́чат,
где мишени кружок жестяной
или солнечный зайчик.
Где качается лист
театрального грома,
где ты дома
и где ты не дома,
где твой путь, как и прежде, кремнист.
Кшиштоф Камиль Бачинский
Дожди
(1943)
Перевод с польского
Дождь – седые осоки, серый шум,
у окна печаль и близость смерти.
Этот дождь любишь, этот шелест струн,
дождь – к миру милосердье.
Идут эшелоны. Без тебя. Доколе?
До ранних рос? До первых гроз?
В леса воды, в озера скорби,
в листья, в сады стеклянных роз.
А ты все ждешь? А ты заждался?
А дождь как жалость – все размоет:
и туч беззвучных вопль ужасный,
и след людской, и кровь побоищ.
А ты все грезишь в мокрой раме,
надгробный камень. Надпись века
то ли дождем, то ли слезами
сползает по незрячим векам.
И то, что любим – как не любим,
и то, что пуля на излете
и бьет не на смерть, а погубит,
и то, что плач, а весь из плоти.
И то, что нет вине прощенья
и что вина вину приводит,
и точно с паперти приходит
в твой одинокий сон виденье.
И слышу в шелесте стеклянном,
как из-под ног земля сбегает.
Все милые в тумане канут,
под тяжестью креста сгибаясь,
одни за хлябью вод растают,
другие в вечном мраке сгинут,
за тем стеклом, что крепче стали,
неузнанные, минут, минут.
И дождь косою полосою,
как острой по́ сердцу косою,
и тенью скрыты, тенью смыты…
А я с мольбой, с любовью, с боем
выйду к бездонному истоку,
руки воздев под небо боен:
как пес под хлыст пустых побоев.
Не убиенный, не любимый,
несовершенный, несерьезный,
услышу дождь – дождь или слезы,
что Богу нынче все впустую.
Один смотрю во тьму пустую.
И только капли свыше, свыше,
все безболезненней и тише.
* * *
И знойно, и пыльно, и пух тополиный
ложится удушливой пухлой периной
на горло, на год и на город.
И полузадушенный, полуразбитый
над высохшим руслом иссохшей ракитой
и алчет и жаждет мой голос.
* * *
Спеши насладиться касательной негой слепого дождя,
покуда не ссохлась земля и не высохло небо,
покуда бегут в берегах полноводны Нева и Онега
и порох подмокший не стронулся с лона ружья.
* * *
Засуха, злая мачеха
угасающего лепестка,
запах востока в пыли одуванчика,
плоские волны песка.
Засветло зачитайте, что значится
на скрижали, свисающей свысока…
Мать честна́я, Заступница-Троеручица,
смой засохшую кровь с виска.
* * *
Это я не спасла ни Варшаву тогда и ни Прагу потом,
это я, это я, и вине моей нет искупленья,
будет наглухо заперт и проклят да будет мой дом,
дом зла, дом греха, дом обмана и дом преступленья.
И, прикована вечной незримою цепью к нему,
я усладу найду и отраду найду в этом страшном дому,
в закопченном углу, где темно, и пьяно́, и убого,
где живет мой народ без вины и без Господа Бога.