Тебя уносит мутное стекло,
пустой перрон меня назад относит,
мне – сумерки, мне – сумрак на откосе,
лишь бы тебе, лишь бы тебе светло…
* * *
Взлетаю вверх усильем слабых плеч
и, колотя по воздуху кистями,
в туман стараюсь, в облако облечь,
что одевалось мясом и костями,
да говорят, игра не стоит свеч,
и дружескими, милыми горстями,
пока я набираю высоту,
сырая глина скачет по хребту.
Из теплых туч не выпаду росою,
и стебельком асфальт не прорасту,
смерзается дыхание густое
в колючий столб и хвалит пустоту…
Чего я сто́ю? Ничего не сто́ю,
но всё как на столпе, как на посту
в пыли морозной висну без опоры,
взирая слепо книзу на заборы,
на изгороди, проволки, плетни,
на разделенье мира, на раздоры,
извечные колодца и петли
бесплодны за меня переговоры,
и, вытолкнута из-под пят земли,
я все лечу, лечу туда, где скоры
расправы и суды, где, скомкав речь,
на вечной койке разрешат прилечь.
* * *
Но чем мы себя мним,
когда целый мир – мним
и даже реален ли прах,
когда, отражаясь в воде,
видение, кто ты и где? -
и призрачен даже страх.
Наверное, только смиренье
спасает кого-то из нас,
отдавшего смертное зренье
за трижды единственный глаз…
* * *
Остаться одною
из малых сих.
Умри, перекован
в оралах стих.
Так вроде бы вечный
в каналах лед
кончается в таяньи
шалых вод.
* * *
Тверд выговор, да топок разговор,
неверная срывается подошва,
подпочвенная тянет глубина,
тем временем в засаде под кустами
двустволки щелкает затвор,
два ока вороненой стали
ползут за нами неоплошно,
мы оба, оба мы устали,
две пули – смерть одна.
Страшней всего – не всплыть со дна.
* * *
Как хочется мне
вам
в дар принести балладу,
да дождь на складу́ по дровам
сбивает со складу и ладу,
по мелкой лежалой щепе,
по грязной шершавой бересте,
и дует из дыр и щелей,
ломя фортепьянные кости.
Чахотка бескорыстного Шопена
в наручниках невидимых, но ржавых -
не тема, не мелодия, но сор, труха и пена…
Ни дома, ни двора, одни руины в травах.
Весна, вихляясь, пляшет на погосте,
и до того жирна зола столицы,
что ты поймешь: мы не проездом в гости,
мы здесь в гостях, ненадолго, как птицы.
* * *
О, как на склоне
жестка стерня,
на небосклоне
ночного дня.
В полнеба тень и
в полнеба темь,
судьбы сплетенья,
как лесостепь.
Но, влажным сеном
шурша впотьмах,
помедли нетленным,
продлись не во снах.
* * *
Жужжание жука, журчание ручья,
язык, звуча, значенья в звуки
влагает так, как в раны руки,
вдыхает так, как душу в глину,
где ничего наполовину,
где тонкая стрела разлуки
застынет, застонав на луке,
но силой меткого плеча
метнется в небо сгоряча.
* * *
– Так ты летишь, смешная?
Куда и для чего?
– Да я сама не знаю,
не знаю ничего,
туда, где я не знаю,
не знаю никого,
ни друга, ни подруги,
ни милого моего.