* * *
Всходит солнце Аустерлица
по дороге в Орлеан.
Выдающиеся лица
едут к деве на поклон.
Журавлиная синица
опустилась в океан.
Тех, кому ничто не снится,
никому не взять в полон.
Всходит алое светило,
рыжий бык, червоный плат,
озарило, осветило
луг, ручей, мостки и плот,
засияло, задымило
в гуще облачных заплат,
ночи тьму собой затмило -
мира свет, войны оплот.
Жар зари над полем битвы,
ветер в клочьях облаков.
Под кустом лежит убитый,
на доспехах сохнет кровь.
Торопливые молитвы,
потемневший лак веков.
Ярым заревом залитый,
уходящий в плен король.
Это снимые картинки.
Это сны, но не мои.
Камышиные тростинки
над речною темнотой.
Это духи-невидимки
голосят из темноты.
На поблекшем старом снимке
чей-то профиль, но не мой.
* * *
Хорошо в январе на заре,
прогулявши всю ночку без памяти,
при последнем ночном фонаре
по афишам учить тебя грамоте.
Хорошо не зевать, не в кровать
возвращаться – отдельно, вместе ли,
но еще и еще открывать
просыпанье небесной пестряди.
Хорошо на заре – не в снегу,
но хотя бы в нестаявшем инее -
о своем умолчать (не солгу),
твоего не припомнить имени.
* * *
На стыке вагона с инерцией ветра,
на стыке воздушных путей и стальных
одна одинокая черная ветка,
свисая с небес, ударяет под дых.
На стыке природы в лице непогоды
и мира в обличье катящихся рельс
она ударяет, как в прежние годы
ударил бы целый завиденный лес.
И, вдвое согнувшись под этим ударом,
до птичьего свиста давленья поддав,
душа машиниста, и свистом и паром
клубясь, поднимает на воздух состав.
* * *
Чиню, и штопаю, и нянчу
слова – как неродная дочь.
Довольна ли ты мною нынче,
работодательница-ночь?
Довольна ль, мачеха-грачиха?
Или, когда исполню в срок,
ткнешь носом: там-де погрешила -
и новый мне задашь урок?
* * *
В какой я завернула лес
и буреломный, и сквозной,
оврага дальнего отвес
заманивает крутизной,
чужими комьями земля
босые ноги ранит в кровь,
и, руки за спину ломя,
жесток кустарника конвой.
В какой конец я забрела
земли, в какой незнамый край,
как дивны, Господи, дела
Твои – не все, не эта страсть,
ломящаяся сквозь кусты
безлиственные напролом…
Ты, Боже, смотришь с высоты,
а мы не смотрим, мы живем.
* * *
Роса, роса, кому ты очи выешь?
Метелица, чего ж ты к ночи воешь?
Зачем, зимы и лета часовые,
дежурство ваше многочасовое
в тени невидимых ворот,
где не сменилось время года,
где не меняется погода,
где танк, вернувшись из похода,
бессильно разевает рот
и неразряженный снаряд
роняет, и ложится в ряд
подкошенной травой пехота.
По ком ты воешь и кого ты гложешь,
войдя в зенит, висячая звезда?
Кого ты в землю мягкую уложишь?
Кого сживешь со свету без следа?
* * *
Как будто ни слова, а все же, а все ж,
а все ж таки месяца миска
с туманного неба, заслышав галдеж,
ко мне наклоняется низко.