* * *
Какая-никакая – а я.
И строчка убегая – моя.
Не очередь отточий строча,
я как гранатометчик – сплеча
живу, дышу, надеюсь, на день
вперед не заглядевшись. Надень
стихи мои, как шарфик, на грудь.
А станет завтра жарче – забудь.
* * *
Редкие встречи,
неясные сны.
Блещет увечье
ущербной луны.
Гаснет огарок,
до донца оплыв.
Горек и жарок
полночный призыв.
За океаном,
за морем ли, за
стенкой – куда нам,
зажмуря глаза,
кинуться, чтобы
еще и еще,
в те же трущобы,
щекою в плечо?
* * *
Долго-долго еду
по бетонному полю
одна между двух
крыльев
и шепчу слова
небывшего прощанья
и шепчу то чего наяву не скажешь
чего и сквозь сон не пробормочешь
Еще не нагретые утренним солнцем
бетонные плиты
держат меня в своих плоских объятьях
и отпустить не хотят
и отпускают
* * *
Не ты ль, моя заря,
звезда или зарница,
блеснула, озаря
столб с надписью ГРАНИЦА,
еще не смятый куст,
не стоптанную траву,
там, где проволокут
подранка на расправу.
* * *
И каждая лавочка – как Елисеевский лучших времен и без очереди.
И каждая девочка – вся в заграничном, как центровая у Националя.
Чего ж тебе скучно, и грустно, и некому руку, дружок, – ностальгия, цена ли?
По крайности, стань у витрины зеркальной, себе же влюбленному в очи гляди.
У нас на Полянке и янки, и нефтевалютой налитый эмир
текут, разделенные разве что слабым огнем фотовспышек.
За ближневосточной кометою хвост: секретарша, охранник и сыщик,
за рваными джинсами весь – и свободный, и Третий, и коммунистический мир.
Но ты им не внемлешь, послушно расплющивши нос о стекло,
и мало-помалу перетекаешь в свое отражение весь,
и то, что оставило вмятины в мягком асфальте, – уже и невесть
куда испарилось, одни манекены глядятся задумчиво, просто, светло.
* * *
Я, словно сочащийся персик,
ко рту поднесу микрофон,
и ты, как на милые перси
склонясь, на предутренней Пресне
ответишь мне стоном на стон
глушилки.
* * *
Мне чудится, пишу я всё
уже не в первый раз.
Свое же старое тряпье
от пяток и до глаз.
И рот, прикрытый лоскутом
замызганной тафты,
в который раз твердит о том,
что я и что не ты.
И, от доски перелистав
себя и до доски,
до тех же доживу застав,
где те же отблески
мерцающего фонаря
московских мостовых.
Где – то же слово повторя.
И снова быть в живых.
* * *
В движеньи мельник жизнь живет,
в движеньи.
Навек затверженный завет,
священней
которого – да ничего! -
Путь Крестный -
и тот движенья торжество:
опасный
момент распятия, на миг
распутья
преодолеть и напрямик
рвануться,