* * *
Воздушная громада
на хрупкий позвонок.
Чему же ты не рада?
Как на стерню прилег
примятый мотылек,
так ты, моя услада,
угадывая срок,
прильнула между строк.
Летейская прохлада
и полевой венок.
* * *
И только нерусское имя за зеленью
саргассовых верст
еще не до донышка ветром развеяно,
и парусный холст
платком носовым к побережью приложенный,
как хворост, хрустит,
и зарево-марево-морево – Боже мой! -
на стертую стрит
ложится волной, пеленою, холстиною,
снежком Покрова…
А имя пылит над бетонной пустынею,
над краешком рва.
басня
И дети,
по берегу раскидывая сети,
невежи,
не знают, что иные мрежи
их ждут, чьи ячеи чуть реже
решетки частой, но почаще редкой,
люби начальство, за незримой решкой
люби природу
и не предсказывай погоду
на взбороненном побережье.
* * *
Ах, загудело, зазвякало
в бедной моей голове,
лопнуло мутное зеркало
как бы в кабацкой гульбе.
Ах, заметало поземкою
по индевелой стерне
тонкую и незвонкую
ноту на рваной струне.
Ах, мое воинство ахово,
рифмы на первый-второй,
ах, мое зернышко маково,
горюшко ты мое…
* * *
Не рыдать и ни
доставать чернил.
Всё длиннее дни,
всё яснее мир.
И над морем слёз
каботажных карт,
косоглаз и тёпл,
подступает март.
* * *
Что случилось? Плотину прорвало
и с водою дитя унесло
до того айвазовского вала
– живописцы, за ремесло!
Как прекрасна дрожащая люлька
на вспенённой до неба волне!
Как отделана каждая булька
у маэстро на полотне!
Небеса так мерцают латунно,
так смарагдов глубин пересвет,
так удачно ложится натура
в позолоченный легкий багет,
так взволнованно милые толпы
посещают собой вернисаж
и сдают телогрейки и польты
в раздевалку, в прожарку, в багаж,
так мы самозабвенны, когда мы…
А с чего ж это все началось?
Что случилось? – и в поисках драмы
снова к морю бредем на авось.
* * *
До свиданья, черновик
неудачного романа,
мы простимся без обмана,
мы простимся на мосту,
как вишневый черенок,
не привившийся к рябине,
мы простимся без гордыни,
кротко глядя в пустоту.
До свиданья, милый мой,
без- или многоименный,
первый или миллионный,
на прощанье шаль с каймой
вместо скатерти стели
под холодным горьким чаем
и – прощен, простим, прощаем -
позабудь мое «Прости».
* * *
Всё было бестолку. Известка
на стены шлепалась враздрызг,
и кровля не ложилась жестко,
но оползала. Кабы риск
на всё махнуть и поселиться
в сих недостроенных стенах
был невелик… Но повилица
стеблями цепкими на нас