Видно, пора
до того добираться предела,
где воск на флейте
и ноты в конверте.
На флиппера,
в которые я сыграть не успела,
слезы пролейте
по моей смерти.
Но, расстеля
ту же скатерку, садитесь за ужин
– я всем прощаю,
всем завещаю
звон хрусталя
расколовшихся льдинок на луже,
стол со свечами,
выклик «С вещами»,
краешек кромки
пруда в Тимирязевском парке,
крохотку неба
над озером Нево,
гипса обломки
от Дионисьевской арки,
корочку хлеба,
щепотку гнева,
каплю росы
на трилистнике четверолистом,
каплю веселья,
каплю везенья,
пенье осы
над сосною на севере мглистом…
И до свиданья,
до воскресенья.
Седьмая книга
Вышла в 1993 вместе с книгой «Еще одна» в составе сб. «Цвет вереска» в изд. «Эрмитаж» (Тинафлай, США). Частично вошла в сб. «Не спи на закате» (СПб, 1996).
* * *
Я завитками прорасту
в безлунном январе
на Александровском мосту
в чугунном фонаре,
и тот, в который влюблена,
тот светоносный град,
по обе стороны меня
мне так же будет рад,
как в незапамятные дни,
когда, стуча сабо,
сквозь негасимые огни
я шла сама с собой
– или с тобою. Позову
тебя на этот мост.
Погладь чугунную листву
и погляди, как я расту
от мостовой до звезд.
дорожные стихи
1
Еще час до Парижа,
но и там тебя нет.
Заржавелая крыша
да простывший обед.
Да кустарник пустынный
посреди мостовых,
на которых, постылой,
мне остаться в живых.
2
Ты катись, колесо,
по пути потеряв
пятую спицу.
Погляди-ка в лицо
тем, кому по утрам
крепко спится.
Чтобы крик, чтобы всхлип
и сквозь дрему, и сквозь
скорую просыпь
намотался на скрип
колеса, и на ось,
и на осыпь…
* * *
Как перепачканный мелом
школьник, не зная урока,
стань перед этим пределом
за два шага до порога.
Вратнику не отвечая,
хмуро, упрямо и немо
жди, когда звякнут ключами
и закричат «перемена».
Большая перемена
во веки веков. Аминь.
Пошевелись онемело,
тяжелые веки раздвинь.
Глянь, чтобы после вспомнить
неперейденный порог,
и возвращайся исполнить
недоотбытый срок.
* * *
Со мною друга нет. Печаль моя – печать
свинцовая, от притолки до ручки,
на узелке бумажного шнурка.
И ни запить разлуку, ни начать
жизнь новую, а старая пока
в зубах навязла приторней тянучки.
И ведомо одно наверняка:
пропить получку, не пропить получки
– за всё, за всё придется отвечать.
За то, как смеет быть светла печаль,
за жгучий плач, за лучики-колючки
невидных звезд за стенкой воронка.
* * *
– А что осталось? – Да не то, что сталось…
– Что ж, выжимка, эссенция? – Да нет,
скорее жмых: голодная усталость,
ночной и тщетный поиск сигарет,
щемящий дождь из будки автомата
да след от чашки, желтый дотемна…
Поэзия – должна быть глуповата,
но и любовь (прости Господи!) – не то чтобы умна.