* * *
И когда ко мне подступила тьма,
тогда со мной заговорил ручей,
чтоб без очков и незрячих очей
не заплуталась сама.
Он вел меня через черный туннель,
на конце которого не маячил просвет,
но мельничный плеск и форельный квинтет
меня наводили на цель.
И я на лету прислушивалась к нему,
журчащему где-то в предгорьях Альп,
и, словно «Стингер» или «Блоупайп»,
намертво сбила тьму.
* * *
Изжеванный плоский чинарик
в ненужной ладони зажав,
гляжу, как река начинает
катиться навстречу баржам,
как ветхие ржавые листья,
раскачиваясь на воде,
плывут от истока до устья,
от никогда до нигде.
* * *
Говорила Адамови Ева:
– То неправда, плода я не ела,
не срывала с запретного древа,
только, может быть, слишком смотрела,
только, может быть, слишком глядела,
как стояла, ничем не одета,
эта яблонька, елка, омела,
эта милого рая примета.
Никуды, ненаглядный, не деться
от мотыги да Каина в доме,
но Пречистая Дева Младенцу
наливное подаст на ладони.
* * *
Как сладко, и сонно, и весело жить,
когда разрывается Паркина нить
и ты подлетаешь, как мяч,
в хрустальный, распахнутый купол небес,
где ангел с цевницею наперевес
радушно прикажет: «Не плачь».
* * *
И когда за окном глубочее, чем озеро,
разливается ночь чернотою густою,
я, с трудом отрываясь от клавиш композера,
думаю, что еще чего-нибудь стою,
что еще на что-нибудь кому-нибудь чем-нибудь
пригожусь. «Не рубите меня, не губите!»
– хоть ничьим ни учителем, ни учебником
и уже ученицей ничьею не быть мне.
* * *
Когда автобус в пробке застревает,
когда душа смерзается в комок,
когда у рта дыханье застывает
в колючий пар и дымка застилает
мой невеликий круглый городок,
– я говорю: – Настала непогода, -
а думаю, что все пошло ко дну,
раз неопределимо время года
и ладогою выглядит свобода
глядеть с моста на мутную волну.
* * *
И только одного – по возрасту, видать,
а экая была бы благодать
по нашим милым западным Европам
проехаться, как прежде, автостопом,
как прежде: затемно добравшись за кольцо,
зажмурясь от слепящих фар в лицо
и вовсе без надежды уповая,
что вдруг притормозится легковая,
и, простояв, казалось бы, века,
внезапно изловить грузовика…
А прочее я всё здесь испытала:
как с Курского на юг – с Лионского вокзала
в Венецию, Флоренцию и Рим,
но лучше с Северного, где так сладок дым,
– как прежде в Ленинград ночными поездами -
и просыпаться утром в Амстердаме.
* * *
И с распростертыми объятьями,
примотанными к перекладине,
ты ждешь, когда твои набрякшие
ладони станут окровавлены
под осторожными и точными
ударами руки возлюбленной,
под небом с клейкими листочками,
над тишиной толпы потупленной.
* * *
Хилый росток,
милый листок
единственный распустившийся,
медная ржа,
бедная я,
в этот полдень приснившийся.