Они превратили Свободу в игрушку,
эти люди из Нью-Йорка,
Слишком хорошо одетые, чтобы протестовать
против несправедливости.
Пер. Анатолия Кудрявицкого
{* Стихотворение написано (прим. переводчика) в годы испано-американской войны}
- 128
On the brown trail
We hear the grind of your carts
To our villages,
Laden with food
Laden with food
We know you are come to our help
But
Why do you impress upon is
Your foreign happiness?
We know it not.
(Hark!
Carts laden with food
Laden with food)
We weep because we dont understand
But your gifts form into a yoke
The food turns into a yoke
(Hark!
Carts laden with food
Laden with food)
It is our mission to vanish
Grateful because of full mouths
Destiny-Darkness
Time understands
And ye-ye bigoted men of a moment
- Wait
Await your turn.
Мы слышим, как к нашим селениям,
Скрипя, подъезжают по пыльной дороге
Ваши повозки,
Груженые едой,
Груженые едой.
Мы знаем, что вы пришли нам на помощь.
Но
Зачем вы, чужеземцы,
Ошеломляете нас своим достатком?
Нам он неведом.
(Слыхали?
Повозки, груженые едой!
Груженые едой!)
Мы плачем от радости, не понимая,
Что ваши дары делают нас рабами,
Пища оборачивается ярмом.
(Слыхали?
Повозки, груженые едой!
Груженые едой!)
Нам предназначено исчезнуть с лица земли
Благодарными, с желудками, набитыми пищей.
Нас ожидает Тьма.
Время подведет итог,
И вы, вы, нетерпеливцы,
живущие сегодняшним днем,
- Ждите
Пробьет ваш час.
Пер. Анатолия Кудрявицкого
- 129
All-feeling God, hear in the war-night
The rolling voices of a nation;
Through dusky billows of darkness
See the flash, the under-light, of bared swords
-Whirling gleams like wee shells
Deep in the streams of the universe
Bend and see a people, 0, God,
A people rebuked, accursed,
By him of the many lungs
And by him of the bruised weary war-drum
(The chanting disintegrate and the two-faced eagle)
Bend and mark our steps, O, God.
Mark well, mark well,
Father of the Never-Ending Circles
And if the path, the new path, lead awry
Then in the forest of the lost standards
Suffer us to grope and bleed apace
For the wisdom is thine.
Bend and see a people, 0, God,
A people applauded, acclaimed,
By him of the raw red shoulders
The manacle-marked, the thin victim
(He lies white amid the smoking cane)
[NO STANZA BREAK]
- And if the path, the path, leads straight
Then - 0, God - then bare the great bronze arm;
Swing high the blaze of the chained stars
And let look and heed
(The chanting disintegrate and the two-faced eagle)
For we go, we go in a lunge of a long blue corps
And - to Thee we commit our lifeless sons,
The convulsed and furious dead.
(They shall be white amid the smoking cane)
For, the seas shall not bar us;
The capped mountains shall not hold us back
We shall sweep and swarm through jungle and pool,
Then let the savage one bend his high chin
To see on his breast, the sullen glow of the
death-medals
For we know and we say our gift.
His prize is death, deep doom.
(He shall be white amid smoking cane)
Всеведущий Бог, услышь в ночи войны
Рокочущие голоса народа;
Во мрачной стремнине тьмы
Разгляди вспышки, дальний блеск обнаженных
мечей,
Кружащиеся отблески, подобные маленьким
ракушкам
На дне вселенной.
Нагнись и вглядись в людей, Боже,
В людей, заклейменных позором,
Проклятых тысячами уст,
Тысячами надтреснутых однозвучных барабанов
войны
(Поющая смерть и двуглавый орел).
Нагнись и замечай наш путь, Боже,
Замечай, старательно замечай,
Создатель Замкнутых Кругов.
И если тропа, новая тропа, ведет под откос,
Тогда в дремучем лесу утраченных ориентиров
Заставь нас брести на ощупь и вскоре истечь
кровью,
Ибо Твое достояние - мудрость.
Нагнись и вглядись в людей, Боже,
В людей, которым рукоплещет и поет хвалу
Вон тот изможденный, искалеченный кандалами
страдалец
С израненным, кровоточащим торсом
(Он лежит бледный среди дымящегося хвороста).
Если же тропа, новая тропа, ведет прямо
Тогда, Боже, взмахни своей бронзовой рукой
И смети с небосвода огни созвездий,
Чтобы люди смотрели и содрогались
(Поющая смерть и двуглавый орел).
Ведь мы идем, шагаем длинной вереницей
голубых полков,
Вверив Тебе наших бездыханных сыновей,
Страшных, скрюченных мертвецов
(Они будут лежать бледные среди дымящегося
хвороста).
Моря не остановят нас,
Заснеженные горы не заставят повернуть назад.
Мы прорвемся, пройдем сквозь джунгли,
преодолеем реки,
А потом заставим дикаря склонить гордую голову,
Чтобы разглядеть на груди зловещее рдение
медалей смерти
Мы ведь знаем и восхваляем наши дары.
Его награда - смерть, неотвратимая гибель
(Он будет лежать бледный среди дымящегося
хвороста).
Пер. Анатолия Кудрявицкого
- 130
A grey and boiling street
Alive with rickety noise.
Suddenly, a hearse,
Trailed by black carriages
Takes a deliberate way
Through this chasm of commerce;
And children look eagerly
To find the misery behind the shades.
Hired men, impatient, drive with a longing
To reach quickly the grave-side, the end of
solemnity.
Yes, let us have it over.
Drive, man, drive.
Flog your sleek-hided beasts,
Gallop - gallop - gallop.
Let us finish it quickly.
Серая бурлящая улица,
Неумолчный гул и нездоровое оживление.
Вот черная карета
С прицепленным катафалком
Кое-как пробирается
Сквозь это торжище,
И дети жадно всматриваются,
Пытаясь разглядеть Горе за занавесками.
Служители нервничают, торопятся
Поскорее добраться до кладбища,
последней обители всего сущего.
Да, давайте кончать с этим.
Погоняй, кучер, погоняй,
Нахлестывай скотинку по лоснящейся шкуре.
Галопом... галопом... галопом.
Покончим с этим скорее.
Пер. Анатолия Кудрявицкого
Серая, бурливая улица,
Пульсирующая грохотом.
Вдруг - похоронный кортеж,
Несколько черных карет,
С трудом прокладывающих путь
Через бездну бизнеса.
И мальчишки пытаются рассмотреть
Чужое горе за занавесками.
Наемные люди гонят и в хвост и в гриву,
Торопятся к кладбищу, к концу этой церемонии.
Да, кончай это дело.
Гони, кучер, гони.
Хлещи лоснящихся тварей.
Галоп - галоп - галоп.
Покончим с этим быстрее.
Пер. Владимира Британишского
- 131
Bottles and bottles and bottles
In a merry den
And the man smiles of women
Untruthing licence and joy.
Countless lights
Making oblique and confusing multiptiplication
In mirrors
And the light returns again to the faces.
* * * * * * * * * * * * * * * *
A cellar, and a death-pale child.
A woman
Ministering commonly, degradedly,
Without manners.
A murmur and a silence
Or silence and a murmur
And then a finished silence.
The moon beams practically upon the cheap bed.
An hour, with it's million trinkets of joy or pain,