Пафос высокой гражданственности, лиризм, элегичность интонаций, эмоциональная напряженность, сделали Плещеева самым популярным поэтом 40-х годов. Но уже в конце 40-х годов сам Плещеев осознает, что слабость его стихов – условность поэтических формул, романтическое решение некоторых тем (поэта и толпы и др.).
В статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года», критикуя современную поэзию, Белинский не называет Плещеева. Но его рассуждения о «маленьких талантах» относились во многом и к нему. Для Белинского в 1847 году «рефлективная» поэзия потеряла свое значение. Мученье внутренней борьбы, тоска, горечь разочарований – словом, художественная разработка душевных состояний подвергалась едкому осмеянию в его статье. Даже в поэзии Огарева он решительно осуждал «гамлетовское направление». Размышления Белинского о современной лирике оказали серьезное влияние на Плещеева. В одном из фельетонов «Петербургской хроники» он, по существу, критически переоценивает собственные стихи в своеобразной автопародии «Как испанская мушка, тоска…».
В дальнейшем мотивы тоски у Плещеева приобретут большую конкретность и жизненную, подчас автобиографическую основу.
Но судьба поэзии Плещеева в 40-е годы уже была предопределена. 28 апреля 1849 года Плещеев был арестован в Москве. Одним из главных обвинений против него было распространение письма Белинского к Гоголю. Военно-судебная комиссия приговорила его к четырем годам каторги, замененной «во внимание к молодым его летам» сдачей рядовым в Оренбургский линейный батальон. Так трагически завершился первый период жизни и деятельности молодого поэта, о котором он в письме к А. И. Пальму вспоминал как о «великих минутах» и лучшем и самом светлом времени.[33]
6 января 1850 года Плещеев прибыл в Уральск и был зачислен рядовым солдатом в 1-й Оренбургский линейный батальон. Через два с лишним года, 25 марта 1852 года, его перевели в Оренбург в 3-й линейный батальон. «На первых порах, – свидетельствовал сын оренбургского приятеля Плещеева М. Дандевиль, – жизнь его в новом месте ссылки была прямо ужасна».[34] «Годами нравственных страданий» называл сам Плещеев свое оренбургское житье.[35]
2 марта 1853 года Плещеев, по его собственной просьбе, был переведен в состав 4-го линейного батальона, отправлявшегося в опасный и тяжелый поход в степь. Он участвует в осаде и взятии кокандской крепости Ак-Мечеть. В письме к оренбургскому приятелю он объяснял свое участие тем, что «цель похода была благородна – защита утесненных, а ничто так не одушевляет, как благородная цель».[36] За участие в боях он был произведен в унтер-офицеры.
Зиму 1853–1854 года он снова проводит в Оренбурге, а весну 1854 года встречаете крепости Ак-Мечеть, переименованной в форт Перовский (ныне г. Фрунзе). В форте Плещеев пробыл два года. В мае 1856 года он получил чин прапорщика, а в декабре того же года уволился с военной службы «с переименованием в коллежские регистраторы и с дозволением вступить в гражданскую службу, кроме столиц».[37] С апреля 1857 года до сентября 1858 года он служил в Оренбургской пограничной комиссии, а затем до августа 1859 года в канцелярии оренбургского гражданского губернатора.
Важнейшим фактом в жизни Плещеева этих лет явилось его знакомство с Сигизмундом Сераковским и его кружком, в который входили замечательные представители революционной России, Украины, Польши. Сераковский, бывший студент Петербургского университета, был знаком с кружком Петрашевского, тем естественнее оказалось его сближение в ссылке с молодым поэтом. Знакомство это, по-видимому, состоялось зимой 1850 года в Уральске. Затем их дружба окрепла в Оренбурге, где они встречались с августа 1852 года по март 1853 года, а с весны 1854 до мая 1856 года они оба служат в Ак-Мечети.[38]
Сераковский сдружил его с видными польскими революционерами-патриотами – Брониславом Залесским, революционным демократом Яном Станевичем,[39] поэтом-демократом Желиговским (Совою) и, что особенно важно, свел с Тарасом Шевченко. В кружке Сераковского Плещеев вновь оказался в атмосфере напряженного обсуждения тех же социально-политических вопросов, которые волновали его в Петербурге. «Один изгнанник поддерживал другого, – рассказывает о кружке Залесский. – Высшим счастьем было пребывание в кругу своих товарищей. После муштры собирались часто дружеские собеседования. Письма с родины, новости, принесенные газетами, были предметом бесконечного обсуждения. Ни один не терял мужества и надежды на возвращение… Серакоский, где бы ни находился, был душою подобных объединений…»[40] А биограф Сераковского уточнял, что здесь обсуждались «вопросы, связанные с освобождением крестьян и наделением их землей, а также отмена телесного наказания в армии».[41] Дружба и связи с политическими изгнанниками России, Польши и Украины помогли Плещееву сохранить присутствие духа и заставили размышлять над важными вопросами времени. В лирике Плещеева этих лет, несомненно, отразились настроения братского содружества Сераковского.
33
ЦГТМ, фонд А. Н. и А. А. Плещеевых. Письмо к Александру Ивановичу <Пальму> ноября 11 <без года>. Адресат устанавливается упоминанием Кишинева, где А. И. Пальм с 1864 г. управлял отделением государственного банка. Датируется годами службы последнего (между 1864 и 1868 годами).
38
См. Тарас Шевченко. Повне зiбрання творiв, т. 6. Киiв, 1957, стр. 97, 98. «Rocznik Towarzystwa historyczno-literackiego w Paryzu». Paryz, 1867, str. 103. В Уральск Сераковский был переведен осенью 1849 года и пробыл там до октября 1850 года. См. А. Ф. Смирнов. Сигизмунд Сераковский. М., 1959, стр. 18–19; ЦГВИА, «Формулярный список о службе… Сераковского».
39
О знакомстве со Станевичем свидетельствует письмо Плещеева к Барановскому от 24 февраля 1863 года: «На днях встретил здесь Станевича, приезжавшего по своим делам. Поручил вам кланяться» («Шестидесятые годы», стр. 460). Я. Станевич – одна из самых ярких фигур польского революционно-демократического движения, в 1850 году был сослан в Оренбург. С Плещеевым встречался, судя по официальным данным, в Оренбурге в 1852–1853 годах, а с февраля 1854 по октябрь 1855 года в Ак-Мечети (ЦГВИА. ф. 395).
41
J. Kowalski. Rewolucyjna demokracja rosyjska a powstanie styczniowe. W., 1955, str. 148.