И радость блеснула во взорах певца. Возвращаясь
К своим шалашам пастухи и пастушки "О, боги, -
Молились, -- пошлите вы нам добродетель и мудрость!
Пусть весело встретим мы старость, подобно Дамону!
Пусть так же без грусти, с улыбкою скажем:
"Бывало любили меня, а нынче не любят!""
1821
НА СМЕРТЬ СОБАЧКИ АМИКИ
О, камены, камены всесильные!
Вы внушите мне песню унылую;
Вы взгляните: в слезах Аматузия,
Горько плачут амуры и грации.
Нет игривой собачки у Лидии,
Нет Амики, прекрасной и ласковой.
И Диана, завидуя Лидии,
Любовалась невольно Амикою.
Ах, она была краше, игривее
Резвых псов звероловницы Делии.
С ее шерстью пуховой и вьющейся
Лучший шелк Индостана и Персии
Не равнялся ни лоском, ни мягкостью.
Не делила Амика любви своей:
Нет! Любила одну она Лидию;
И при ней приближьтесь вы к Лидии
(Ах, и ревность была ей простительна!):
Она вскочет, залает и кинется,
Хоть на Марса и Зевса могучего.
Вот как нежность владела Амикою,
И такой мы собачки лишилися!
Как на рок не роптать и не плакаться?
Семь уж люстров стихами жестокими
Бавий мучит граждан и властителей;
А она и пол-люстра, невинная!
Не была утешением Лидии.
Ты рыдай, ты рыдай, Аматузия,
Горько плачьте амуры и грации!
Уж Амика ушла за Меркурием
За Коцит и за лету печальную,
Невозвратно, в обитель Аидову,
В те сады, где воробушек Лесбии
На руках у Катулла чиликает.
1821
В АЛЬБОМ
О, сила чудной красоты!
К любви, по опыту, холодный,
Я забывал, душой свободный,
Безумой юности мечты;
И пел, товарищам угодный,
Вино и дружество -- но ты
Явилась, душу мне для муки пробудила,
И лира про любовь опять заговорила.
1821
МУЗАМ
С благовейною душой
Поэт, упавши на колены,
И фимиамом и мольбой
Вас призывает, о камены,
В свой домик низкий и простой!
Придите, девы, воскресить
В нем прежний пламень вдохновений
И лиру к звукам пробудить:
Друг ваш и друг его Евгений
Да будет глас ее хвалить.
Когда ж весна до вечных льдов
Прогонит вьюги и морозы -
На ваш алтарь, красу цветов,
Положит первые он розы
При пеньи радостных стихов.
1821
ПОДРАЖАНЬЕ БЕРАНЖЕ
Однажды бог, восстав от сна,
Курил сигару у окна
И, чтоб заняться чем от скуки,
Трубу взял в творческие руки;
Глядит и видит вдалеке -
Земля вертится в уголке.
"Чтоб для нее я двинул ногу,
Чорт побери меня, ей Богу!
О человеки все цветов! -
Сказал, зевая, Саваоф, -
Мне самому смотреть забавно,
Как вами управляю славно.
Но бесит лишь меня одно:
Я дал вам девок и вино,
А вы, безмозглые пигмеи,
Колотите друг друга в шеи
И славите потом меня
Под гром картечного огня.
Я не люблю войны тревогу,
Чорт побери меня, ей Богу!
Меж вами карлики -- цари
Себе воздвигли алтари
И думают они, буффоны,
Что я надел на них короны
И право дал душить людей.
Я в том не виноват, ей-ей!
Но я уйму их понемногу,
Чорт побери меня, ей Богу!
Попы мне честь воздать хотят,
Мне ладан под носом курят,
Страшат вас светопредставленьем
И ада грозного мученьем.
Не слушайте вы их вранья,
Отец всем добрым детям я;
По смерти муки не страшитесь,
Любите, пейте, веселитесь...
Но с вами я заговорюсь...
Прощайте! Гладкого боюсь!
Коль в рай ему я дам дорогу,
Чорт побери меня, ей Богу!"
1821 (?)
ЛУНА
Я вечером с трубкой сидел у окна;
Печально глядела в окошко луна;
Я слышал: потоки шумели вдали;
Я видел: на холмы туманы легли.
В душе замутилось, я дико вздрогнул:
Я прошлое живо душой вспомянул!
В серебряном блеске вечерних лучей
Явилась мне Лила -- веселье очей.
Как прежде шепнула, коварная мне:
"Быть вечно твоею клянусь при луне".
Как прежде за тучи луна уплыла,
И нас разлучила неверная мгла.
Из трубки я выдул сгоревший табак,
Вздохнул и на брови надвинул колпак.
1821 или 1822
Н. И. ГНЕДИЧУ
Муза вчера мне, певец, принесла закоцитную новость:
В темный недавно Айдес тень славянина пришла;
Там, окруженная сонмом теней любопытных, пропела
(Слушал и древний Омер) песнь Илиады твоей.
Старец наш к персям вожатого-юноши сладко приникнув,
Вскрикнул: "Вот слава моя, вот чего веки я ждал!"
1821 или 1822
НА СМЕРТЬ ***
(сельская элегия)
Я знал ее: она была душою
Прелестней своего прекрасного лица.
Умом живым, мечтательной тоскою,
Как бы предчувствием столь раннего конца,
Любовию к родным и к нам желаньем счастья,
Всем, милая, она несчастлива была,
И, как весенний цвет, расцветший в дни несчастья,
Она внезапно отцвела.
И кто ж? Любовь ей сердце отравила!
Она неверного пришельца полюбила:
На миг ее пленяся красотой,
Он кинулся в объятия другой
И навсегда ушел из нашего селенья.
Что, что ужаснее любви без разделенья,
Простой, доверчивой любви!
Несчастная, в душе страдания свои
Сокрыла, их самой сестре не поверяла,
И грусть безмолвная и жаждущая слез,
Как червь цветочный, поедала
Ее красу и цвет ланитных роз!
Как часто гроб она отцовский посещала!
Как часто, видел я, она сидела там
С улыбкой, без слезы роптанья на реснице,
Как восседит Терпенье на гробнице
И улыбается бедам.
1821 или 1822
ЭЛЕГИЯ
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия, -
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единый молодости знак,
Вы песни прошлых дней!
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл, -
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Не возвратите счастья мне,
Хоть дышит в вас оно,
С ним в промелькнувшей старине
Простился я давно.
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей
И слова страшного: люблю
Не повторяйте ей!
1821 или 1822
РОМАНС
Одинок месяц плыл, зыбляся в тумане,
Одинок воздыхал витязь на кургане.
Свежих трав не щипал конь его унылый,
"Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!"
Не к добру грудь моя тяжко вздыхает,
Не к добру сердце мое что-то предвещает;
Не к добру без еды ты стоишь унылый!
Конь мой, конь, верный конь, понесемся к милой!"
Конь вздрогнул, и сильней витязь возмутился,
В милый край, в страшный край как стрела пустился.
Ночь прошла, все светло: виден храм с дубровой,
Конь заржал, конь взвился над могилой новой.
1821 или 1822
В АЛЬБОМ Б.
У нас, у небольших певцов,
Рука и сердце в вечной ссоре:
Одной тебе, без лишних слов,
Давно бы несколько стихов
Сердечных молвило, на горе
Моих воинственных врагов;
Другая ж лето все чертила
В стихах тяжелых вялый вздор,
А между тем и воды с гор
И из чернильницы чернила
Рок увлекал с толпой часов.
О, твой альбом-очарователь!
С ним замечтаться я готов.
В теченьи стольких вечеров
Он, как старинный мой приятель,
Мне о былом воспоминал!
С ним о тебе я толковал,
Его любезный обладатель!
И на листках его встречал
Черты людей, тобой любимых
И у меня в душе хранимых