«Не будь, о богослов, так строг!..»
Не будь, о богослов, так строг!
Не дуйся, моралист, на всех!
Блаженства всюду ищем мы, —
А это уж никак не грех!
Нас, как израильских сынов,
Пустынный истомил побег,
И мы у неба просим яств,
А это уж никак не грех!
К чему нам райской тубы сень
И Гавриил на небесах?
Дверей трактира ищем мы,
А это уж никак не грех!
Да, нам старик-трактирщик — друг,
Мы сознаемся в том при всех, —
Притворства избегаем мы,
А это уж никак не грех!
Людскую кровь не станем лить
Мы для воинственных потех;
Льем виноградную мы кровь,
А это уж никак не грех!
Мы разверзаем клад души,
Чтобы для сладостных утех
Все перлы сердца раскидать,
А это уж никак не грех!
Мы славим милую в стихах,
И нас, быть может, ждет успех, —
Пленительным пленен поэт,
А это уж никак не грех!
Ты, как осел или верблюд,
Кряхтя, тащи тяжелый мех, —
Мы всё, что давит, с плеч долой,
А это уж никак не грех!
(1859)
«Гафиз убит. А что его убило…»
Гафиз убит. А что его убило, —
Свой черный глаз, дитя, бы ты спросила.
Жестокий негр! как он разит стрелами!
Куда ни бросит их — везде могила.
Ах, если есть душа у райской птицы,
Не по тебе ль ее трепещут крыла?
Нет, не пугай меня рассудком строгим,
Тут ничего его не сможет сила.
Любовь свободна. В мире нет преграды,
Которая бы путь ей заступила.
О состраданье! голос сердца нежный!
Хотя бы ты на помощь поспешило.
Знать, из особой вышло ты стихии, —
Гафиза песнь тебя не победила!
(186О)(?)
«Сядь, Вафилл, в тени отрадной…»
Сядь, Вафилл, в тени отрадной,
Здесь, под деревом красивым;
Посмотри: до тонкой ветки
Каждый нежный лист трепещет;
Мимо с сладостным журчаньем
Пробирается источник;
Кто такое ложе лени,
Увидавши, проминует?
(1847)
Соседкин занавес в окне
Волнуется опять.
Знать, хочет заглянуть ко мне
И дома ль я — узнать.
И точно ль гнев ревнивый свой,
Что целый день таю,
Я оскорбленною душой
Навеки сохраню?
Но нет! ребенок милый мой
Не думает о том, —
Я вижу, ветер заревой
Играет полотном.
(1857)
И силу в грудь, и свежесть в кровь
Дыханьем вольным лью.
Как сладко, мать-природа, вновь
Упасть на грудь твою!
Волна ладью в размер весла
Качает и несет,
И вышних гор сырая мгла
Навстречу нам плывет.
Взор мой, взор, зачем склоняться?
Или сны златые снятся?
Прочь ты сон, хоть золотой, —
Здесь любовь и жизнь со мной!
На волнах сверкают
Тысячи звезд сотрясенных,
В дымном небе тают
Призраки гор отдаленных.
Ветерок струится
Над равниною вод,
И в залив глядится
Дозревающий плод.
(1859)
Новая любовь — новая жизнь
Сердце, сердце, что такое?
Что смутило жизнь твою?
Что-то странное, чужое;
Я тебя не узнаю!
Всё прошло, что ты любило,
Всё, о чем ты так грустило,
Труд и отдых — всё прошло, —
До чего уже дошло!
Иль тебя цветком росистым
Эта девственность чела,
Взором кротким, нежно-чистым
Своевольно увлекла?
Вдруг хочу от ней укрыться,
Встрепенуться, удалиться,
Но мой путь еще скорей
Вновь, увы, приводит к ней!
И меня на нити тонкой,
Безнаказанно шутя,
Своенравною ручонкой
Держит девочка-дитя;
Красоты волшебной сила
Круг заветный очертила.
Что за странность — как во сне!
О любовь, дай волю мне!
(1862)
Вот с избушкой я прощаюсь,
Где любовь моя живет,
И бесшумно пробираюсь
Под лесной полночный свод.
Лунный луч, дробясь, мерцает
Меж дубами по кустам,
И береза воссылает
К небу сладкий фимиам.
Как живительна прохлада
Этой ночи здесь, в тиши!
Как целебна тут отрада
Человеческой души!
Эта ночь томит, врачуя,
Но и тысяч равных ей
Не сменяю на одну я
Милой девушки моей.
(Февраль 1878)
Ты, что с неба и вполне
Все страданья укрощаешь
И несчастного вдвойне
Вдвое счастьем наполняешь, —
Ах, к чему вся скорбь и радость!
Истомил меня мой путь!
Мира сладость,
Низойди в больную грудь!