Выбрать главу

между 1856 и 1858

На развалинах цезарских палат

Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьется, Над сводами глухих и темных галерей В груди моей сильней живое сердце бьется, И в жилах кровь бежит быстрей. Пускай вокруг меня, тяжелые громады, Из праха восстают и храмы, и дворцы, И драгоценные пестреют колоннады, И воскресают мертвецы, И шум на площади, и женщин вереница, И вновь увенчанный святой алтарь горит, И из-под новых врат златая колесница К холму заветному спешит. Нет! нет! не ослепишь души моей тревожной! Пускай я не дерзну сказать: «Ты не велик», Но, Рим, я радуюсь, что грустный и ничтожный Ты здесь у ног моих приник! Безжалостный квирит, тебя я ненавижу За то, что на земле ты видел лишь себя, И даже в зрелищах твоих кровавых вижу, Что музы прокляли тебя. Напрасно лепетал ты эллинские звуки: Ты смысла тайного речей не разгадал И на учителя безжалостные руки, Палач всемирный, подымал. Законность измерял ты силою великой — Что ж сиротливо так безмолвствуешь теперь? Ты сам, бездушный Рим, пал жертвой силы дикой, Как устаревший хищный зверь. И вот растерзаны блестящие одежды, В тумане утреннем развалина молчит, И трупа буйного, жестокого невежды Слезой камена не почтит.

Между 1856 и 1858

«Пойду навстречу к ним знакомою тропою…»

Пойду навстречу к ним знакомою тропою. Какою нежною, янтарною зарею Сияют небеса, нетленные, как рай. Далеко выгнулся земли померкший край, Прохлада вечера и дышит и не дышит И колос зреющий едва-едва колышет. Нет, дальше не пойду: под сению дубов Всю ночь, всю эту ночь я просидеть готов, Смотря в лицо зари иль вдоль дороги серой… Какою молодой и безграничной верой Опять душа полна! Как в этой тишине Всем, всем, что жизнь дала, довольная вполне, Иного уж она не требует удела. Собака верная у ног моих присела И, ухо чуткое насторожив слегка, Глядит на медленно ползущего жука. Иль мне послышалось? — В подобные мгновенья Вдали колеблются и звуки, и виденья. Нет, точно — издали доходит до меня Нетерпеливый шаг знакомого коня.

1859

Старые письма

Давно забытые, под легким слоем пыли, Черты заветные, вы вновь передо мной И в час душевных мук мгновенно воскресили Всё, что давно-давно утрачено душой. Горя огнем стыда, опять встречают взоры Одну доверчивость, надежду и любовь, И задушевных слов поблекшие узоры От сердца моего к ланитам гонят кровь. Я вами осужден, свидетели немые Весны души моей и сумрачной зимы. Вы те же светлые, святые, молодые, Как в тот ужасный час, когда прощались мы. А я доверился предательскому звуку — Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! — Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку, Я осудил себя на вечную разлуку И с холодом в груди пустился в дальний путь. Зачем же с прежнею улыбкой умиленья Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза? Души не воскресит и голос всепрощенья, Не смоет этих строк и жгучая слеза.

1859?

«О нет, не стану звать утраченную радость…»

О нет, не стану звать утраченную радость, Напрасно горячить скудеющую кровь; Не стану кликать вновь забывчивую младость И спутницу ее безумную любовь. Без ропота иду навстречу вечной власти, Молитву затвердя горячую одну: Пусть тот осенний ветр мои погасит страсти, Что каждый день с чела роняет седину. Пускай с души больной, борьбою утомленной, Без грохота спадет тоскливой жизни цепь, И пусть очнусь вдали, где к речке безыменной От голубых холмов бежит немая степь, Где с дикой яблонью убором спорит слива, Где тучка чуть ползет, воздушна и светла, Где дремлет над водой поникнувшая ива И вечером, жужжа, к улью летит пчела. Быть может — вечно вдаль с надеждой смотрят очи! — Там ждет меня друзей лелеющий союз, С сердцами чистыми, как месяц полуночи, С душою чуткою, как песни вещих муз. Там наконец я всё, чего душа алкала, Ждала, надеялась, на склоне лет найду И с лона тихого земного идеала На лоно вечности с улыбкой перейду.