И пряди длинные кудрей,и бледно-пепельные складкиего плаща среди зыбейкрутил в пространствах ветер шаткий.
4
И била временем волна.Прошли года. Под сенью храмаона состарилась однав столбах лазурных фимиама.
Порой, украсивши главувенком из трав благоуханных,народ к иному божествузвала в глаголах несказанных.
В закатный час, покинув храм,навстречу богу шли сибиллы.По беломраморным щекамструились крупные бериллы.
И было небо вновь пьяноулыбкой брачною закатов.И рдело золотом онои темным пурпуром гранатов.
5
Забыт теперь, разрушен храм,И у дорической колонны,струя священный фимиам,блестит росой шиповник сонный.
Забыт алтарь. И заплетенуж виноградом дикий мрамор.И вот навеки иссеченстаринный лозунг «Sanctus amor».
И то, что было, не прошло…Я там стоял оцепенелый.Глядясь в дрожащее стекло,качался лебедь сонный, белый.
И солнца диск почил в огнях.Плясали бешено на влаге, —на хризолитовых струяхмолниеносные зигзаги.
«Вернись, наш бог», – молился я,и вдалеке белелся парус.И кто-то, грустный, у рулярассыпал огненный стеклярус.
Ноябрь 1903
Москва
Гном
1
Вихрь северный злился,а гном запоздалыйв лесу приютился,надвинув колпак ярко-алый.
Роптал он: «За что же,убитый ненастьем,о Боже,умру – не помянут участьем!»
Чредою тягучейгода протекали.Морщинились тучи.И ливни хлестали.
Всё ждал, не повеет ли счастьем.Склонился усталый.Качался с участьемколпак ярко-алый.
2
Не слышно зловещего грома.Ненастье прошло – пролетело.Лицо постаревшего гномав слезах заревых огневело.
Сказал он «Довольно, довольно…»В лучах борода серебрилась.Сказал – засмеялся невольно,улыбкой лицо просветилось.
И вот вдоль заросшей дорогиНеслась песнь старинного гнома:«Несите меня, мои ноги,домой, заждались меня дома».
Так пел он, смеясь сам с собою.Лист вспыхнул сияньем червонца.Блеснуло прощальной каймоюзеркальное золото солнца.
1902
Серенада
Посвящается П.Н. Батюшкову
Ты опять у окна, вся доверившись снам, появилась…Бирюза, бирюзазаливает окрестность…Дорогая,луна – заревая слеза —где-то там в неизвестностьскатилась.
Беспечальных седых жемчуговпоцелуй, о пойми ты!..Меж кустов, и лугов, и цветовструйзеркальных узоры разлиты…
Не тоскуй,грусть уйми ты!
Дорогая,о пустьстая белых, немых лебедеймеж росистых ветвейна струях серебристых застыла —одинокая грусть нас туманом покрыла
От тоски в жажде снов нежно крыльями плещут.Меж цветов светляки изумрудами блещут.
Очерк белых грудейна струях точно льдина.
это семь лебедей,это семь лебедей Лоэнгрина —
лебедейЛоэнгрина
Март 1904
Москва
Одиночество
Сирый убогий в пустыне бреду.Все себе кров не найду.Плачу о дне.Плачу… Так страшно, так холодно мне.
Годы проходят. Приют не найду.Сирый иду.
Вот и кладбище… В железном гробучью-то я слышу мольбу.Мимо иду…Стонут деревья в холодном бреду…
Губы бескровные шепчут мольбу…Стонут в гробу.
Жизнь отлетела от бедной земли.Темные тучи прошли.Ветер ночнойрвет мои кудри рукой ледяной.
Старые образы встали вдали.В Вечность ушли.
Апрель 1900
Москва
Утешение
Скрипит под санями сверкающий снег.Как внятен собак замирающий бег…
Как льдины на море, сияя, трещат…На льдинах, как тени, медведи сидят…
Хандру и унынье, товарищ, забудь!..Полярное пламя не даст нам уснуть…
Вспомянем, вспомянем былую весну…Прислушайся – скальды поют старину…
Их голос воинственный дик и суров…Их шлемы пернатые там, меж снегов,
зажженные светом ночи ледяной…Бесследно уходят на север родной.