Тургенев рассказывает в «Записках охотника» об умираютщем студенте Авенире Сорокоумове (рассказ «Смерть»), который с восторгом отзывался о поэзии Кольцова: «На коленях у Авенира лежала тетрадка стихотворений Кольцова, тщательно переписанных; он с улыбкой постучал по ней рукой. «Вот поэт», — пролепетал он, с усилием сдерживая кашель, и пустился было декламировать едва слышным голосом:
«Младенчески чистой душе» бездомного горемыки, как называл своего героя Тургенев, по всей видимости, много говорил глубокий и сильный кольцовский образ.
Весьма знаменательно, что этот образ сокола, уже в ином аспекте, возродился как символ революционной героики в замечательном произведении Горького.
Значение поэзии Кольцова состояло и в том, что в ней нашли свое выражение черты нового положительного героя.
Проблема положительного идеала в 30-х годах и в начале 40-х годов была весьма актуальна. Это было время, когда дворянская революционность уже изживала себя, а революционность демократическая, разночинская еще не утвердилась в русской общественной мысли. Лишь позднее Белинский и Герцен заложат фундамент революционно-демократического мировоззрения.
Но уже в 30-х годах начали созревать элементы этого нового миросозерцания. И естественно, что в это время возникает вопрос о чертах нового героя — человека из народа, который должен был отличаться от дворянского героя предшествовавшего периода русской литературы.
Поэзия Кольцова тем и важна была для передовой русской общественной мысли, что в ней отражены были черты, близкие этому формирующемуся революционно-демократическому мировоззрению.
Герой Кольцова, человек из народа, воплощал в себе огромную силу духа, энергию, волю, стремление к широкой и вольной жизни. Революционная демократия видела в нем отражение духовной мощи трудового народа, выражение неких очень важных и обнадеживающих черт русского национального характера.
Идеологи официальной «народности» пытались доказать, что отличительные черты русского народа — смирение и кротость, безропотная покорность судьбе, религиозный фатализм. Наиболее Откровенные защитники абсолютизма и крепостного рабства шли дальше и силились представить крестьянина так, будто он только и мечтает о власти царя и помещика и готов благословлять ее. Правда, в поэзии Кольцова отразилась некоторая отсталость крестьянского миросозерцания. Но его герои свидетельствовали о том, насколько лживы реакционные представления о народе. Его бедняки, которые задумываются над причинами нищеты и неравенства, его удальцы, которые страстно и неудержимо стремятся к воле, сознают свое человеческое достоинство и не желают мириться с горестной долей, — знаменовали пробуждение народного самосознания, нарастание элементов протеста.
Характерно, что стихотворения поэта с вольнолюбивыми мотивами преследовались реакционными кругами. Мракобес Б. М. Федоров в своем доносе в III Отделение обвинял «Отечественные записки» в том, что они печатали и расхваливали «безнравственные» песни Кольцова «Тоска по воле» и «Расчет с жизнью».[31] В 1864 году Совет по делам книгопечатания по представлению Московского цензурного комитета запретил печатать стихотворение «Еще старая песня» («В Александровской слободке...») на том основании, что оно профанирует принцип монархической власти, а в 1887 году цензура высказалась против помещения в школьной хрестоматии стихотворения «Ночлег чумаков», так как в нем «с сочувствием говорится о песнях, воспевающих старинную украинскую вольность».[32]
Напротив, именно вольнолюбивые мотивы поэзии Кольцова вызывали сочувственное внимание революционно-демократической критики. На них прямо указывал Герцен в знаменитой своей работе «О развитии революционных идей в России»: «Но можно ли сомневаться в существовании находящихся в зародыше сил, когда из самых глубин нации зазвучал такой голос, как голос Кольцова?»[33] Напряженные духовные искания поэта отразились и в его «думах». По своей художественной ценности думы, разумеется, не могут идти в сравнение с песнями. Но все же надо сказать, что несколько пренебрежительное отношение к «философствованию» Кольцова представляется необоснованным. Его обычно рисуют неуклюжим в серьёзных интеллектуальных вопросах. Вряд ли это так. Кольцов обладал острым и пытливым умом. Нельзя, далее, забывать, что поэт серьезно и упорно занимался самообразованием. Этот «полуграмотный прасол», самоучка тонко и глубоко понимал Шекспира и Лермонтова, Пушкина и Жуковского, в эстетических вопросах даже сам Белинский прислушивался к его мнению. Вспомним хотя бы тот факт, что Белинский не без воздействия Кольцова изменил свое мнение о произведениях известного в те годы беллетриста П. Н. Кудрявцева.
32
См. Д. Е. Максимов. А. В. Кольцов и цензура. «Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института». Факультет языка и литературы, вып. 5, 1955, стр. 225—229.