Ранние стихи Кольцова показывают, сколь ревностно молодой поэт «дух изящностью питал». Ему казалось, что действительная жизнь, реальные впечатления бытия это одно, а мир поэзии, Парнас, со своими законами изящного, — нечто совсем иное и между ними нет ничего общего. Позднее, под влиянием самой жизни, под воздействием Белинского Кольцов понял, что в обыкновенной действительности можно найти источники поэтического вдохновения. Это было большим открытием в творчестве Кольцова, открытием, которое направило по новому пути всю его деятельность.
Впрочем, говоря о ранних опытах поэта, необходимо уточнить одно обстоятельство. Неверно было бы думать, что влияние Белинского явилось каким-то внешним, механическим вмешательством, которое повернуло поэта на новый путь. Внутренняя эволюция самого Кольцова шла, так сказать, навстречу требованиям Белинского, в самом поэте совершался важный и плодотворный процесс, который приобрел благодаря критику свое яркое оформление. В самом деле, еще до 1831 года, то есть до того, как молодой поэт встретился с Белинским, он, наряду со всякого рода «триолетами», «стансами», «элегиями», «посланиями», написал такие яркие произведения, как песни «По-над Доном сад цветет...», «Кольцо» и замечательную «Сельскую пирушку». Заслуга Белинского в том и состоит, что он разгадал те многообещающие задатки, которые внутренне присущи были поэзии Кольцова, и сумел разъяснить поэту его собственное призвание и предназначение.
Правда, и в жанре романса зрелый Кольцов работал успешно. Освобождаясь от безвкусицы ранних подражательных опытов, он развивал лучшие традиции этого жанра, внося в него непосредственность, силу чувства, глубину и искренность переживаний. Достаточно вспомнить, какой популярностью пользуются до сих пор такие романсы Кольцова, как «Последний поцелуй» («Обойми, поцелуй...») или «Разлука» («На заре туманной юности...»).
Но самобытность, оригинальность кольцовского дарования проявились во всю мощь в русской песне. Белинский справедливо отмечал, что «в русских песнях талант Кольцова выразился во всей своей полноте и силе» (IX, 526).
Нельзя сказать, чтобы у Кольцова не было предшественников в этой области. Кольцов явился ярчайшим выразителем той песенной поэзии, которая в русской литературе имела богатую традицию. Здесь надо отметить Ю. А. Нелединского-Мелецкого, песня которого «Выйду ль я на реченьку...» приобрела широкую популярность. Удачные образцы художественной обработки фольклорных мотивов давал А. Ф. Мерзляков в таких произведениях, как «Среди долины ровныя...» и «Чернобровый, черноглазый, молодец удалой...». В жанре русской песни писали В. А. Жуковский («Кольцо души-девицы. ..»), А. Ф. Вельтман («Песня разбойников»), П. А. Вяземский («Собирайтесь, девки красны...»), И. И. Лажечников («Сладко пел душа-соловушко...»). Блестящими образцами художественной песни, основанной на фольклорных мотивах, были песни Пушкина («Девицы-красавицы...», «Песни о Стеньке Разине» и др.). Значительное распространение имели русские песни А. А. Дельвига, оказавшие непосредственное влияние на Кольцова. Наконец, должны быть выделены талантливые песни Н. Г. Цыганова. Некоторые из них приобрели очень широкую известность. Достаточно напомнить хотя бы песню «Красный сарафан» («Не шей ты мне, матушка...»).
Несмотря на то, что Кольцов имел предшественников, поэзия его была глубоко оригинальной и самобытной, ему удалось сказать новое слово в русской литературе. Поэзия крестьянского быта, поэзия земледельческого труда, использование песенных традиций не только в любовной лирике, но и для изображения всего многообразия жизни — таково то новое, что внес Кольцов в литературу.
Тема крестьянского труда разрабатывалась и до Кольцова, в частности поэтом-самоучкой, выходцем из крестьянской среды, Ф. Слепушкиным. Сходство отдельных тем и мотивов у Слепушкина и Кольцова несомненно. Но стоит сопоставить разработку аналогичных тем у этих поэтов, чтобы ясно почувствовать то новое, что внес с собой в литературу Кольцов. Для сравнения можно взять, например, «Сельскую пирушку» Кольцова и «Пир» Слепушкина.[27] Слепушкин, как и Кольцов, изображает довольство и изобилие крестьянской жизни: