И неподвижная, немая
Стояла дева молодая.
Так нам резец изобразил,
Как мать в печали безотрадной
Вдруг обратилась в камень хладный.
Лишенная и чувств, я сил,
Очам она являла то же;
Лишь, бедная, была моложе;
Но, страха тайного полна,
Едва опомнилась она, —
Как видит: у ворот садовых
Вдруг блещет факел роковой...
Блеснул один, блеснул другой,
И много, — и огней багровых
Свет яркий озаряет сад.
«Беги!.. ты больше мне, чем брат!»
И в красном зареве с мечами
Злодеи видны меж кустами.
Они бегут, они летят,
По рощам, в просеках мелькают;
Кинжалы, факелы сверкают.
Страшнее всех Яфар бежит,
Бежит к пещере отдаленной,
И машет саблей обнаженной,
И гневом бешенства кипит.
Селим! ужель судьба решила,
Чтоб здесь была твоя могила?
23
Отважный смотрит: «Бил мой час —
Зюлейка! скоро всё свершится!
Целуй меня в последний раз.
Но близко наши, — к ним домчится
Призывный звук, — узрят они
В кустах багровые огни;
Их мало... но — чего страшиться!»
Вдруг из пещеры он стрелой,
Чеканный пистолет хватает:
Раздался выстрел вестовой, —
И дева в горести немой
Без слез от страха обмирает.
«Не слышно... что ж!.. и приплывут,
Но уж Селима не найдут.
На выстрел мой бегут толпою
Злодеи ближнею тропою, —
Так обнажись, отцовский меч!
Ты не видал подобных сеч.
О друг! прости! чрез рощу тайно
Иди с надеждой во дворец.
Тебе разгневанный отец
Простит. Но, ах! чтобы случайно
Свинец вблизи не просвистал,
Чтоб в очи не блеснул кинжал.
Иди... Не бойся за Яфара;
Пусть яд был дан его рукой,
Пусть скажет: робок я душой;
Не дам ему — не дам удара;
Но их — я рад, готов разить;
Меня ль убийцам устрашить!»
24
И он как вихрь на склон прибрежный
Стремится, выхватив свой меч;
Вот первый из толпы мятежной —
Его глава скатилась с плеч.
Вот и другой; меч снова блещет —
И труп у ног его трепещет.
Но уж он сам со всех сторон
Толпою буйной окружен.
Селим сечет их, колет, рубит;
Достиг до волн береговых —
И видит в море удалых.
Ужели рок его погубит!
К нему бесстрашные в боях
Летят на белых парусах;
О! дуй сильнее, ветр попутный!
Они спешат, — они гребут,
И с лодки в море — и плывут,
И сабли блещут в пене мутной;
Их дикий взор как жар горит,
С одежд, с кудрей вода бежит, —
Вскочили... вскрикнули... сразились;
Кипит в саду шумящий бой;
Но где ж Зюлейки друг младой;
Чьей кровью волны обагрились?
25
От вражьих стрел, от их мечей
Неуязвленный, невредимый,
Толпой неистовых теснимый,
Уж он на взморье, меж друзей;
Уж верная ладья манила
Его к приветным островам;
Уже рука его врагам
Удар последний наносила,
В тот самый миг... увы! зачем
Ты медлишь, юноша несчастный!
Что оглянулся на гарем,
Где не видать тебе прекрасной?
Ни тяжкий плен, ни смертный страх,
Она одна, одна в очах,
Он в ней живет — и в час напасти
Надежда льстит безумной страсти;
В тот миг свинец летит, свистит:
«Вот как Яфар врагов казнит!»
Чей слышен голос? кто свершитель
Удара мести в тме ночной?
Кто злобною вблизи рукой,
Кто метил выстрел роковой?
Чей карабин?.. он твой, губитель!
Ты ядом брата отравил,
Ты ж сироту его убил!..
И хлещет кровь его струею
Над ясной влагою морскою,
И бурных волн прибрежных шум
Уносит ропот тайных дум.
26
Уже рассвет; клубятся тучи,
В туман одет небесный свод;
Полночный бой у шумных вод
Давно замолк; но брег зыбучий
Явил с печальною зарей
Следы тревоги боевой,
Обломки сабли притуплённой
И меч, еще окровавленный.
Заметно было на песке,
Как буйные его топтали,
Как руки, роясь, замирали,
И под кустом невдалеке
Курился факел обгорелый.
Вот опрокинутый челнок
Волною брошен на песок,
И епанча из ткани белой
В крови, пробитая свинцом,
Висит на тростнике морском,
И быстрый плеск волны упорной
Отмыть не может крови черной;
Но где же тот, с чьего плеча
В крови упала епанча?
О! если б сердце чье хотело
Оплакать горестное тело, —
Пускай его, пусть ищет там,
Где море и кипит, и блещет,
И под скалой Сигейской плещет,
Стремясь к Лемносским берегам;
Над ним морские птицы вьются,
Уж хладный труп клевать несутся
И он бесчувственный плывет
По произволу бурных вод
И, колыхался с волною,
Качает юной головою,
Всплывает, тонет и порой
Как бы грозит еще рукой.
И пусть клюют морские птицы
Его, лишенного гробницы;
Иль дикий крик и клёв страшней
Тлетворных гробовых червей?
Был друг один, был ангел милый,
Прекрасный спутник прежних дней;
Она одна душой унылой
Грустила б над его могилой
И столб с надгробною чалмой[125]
Кропила верною слезой;
Но светлый взор ее затмился, —
И пламень жизни в ней погас
Тогда, как рок его свершился,
Как бил ему последний час.