И, покраснев, она лицо
Рукой стыдливо закрывала
И долго молча целовала
Ее сгубившее кольцо.
19
Но вдруг, окинув беглым взглядом
Дорогу, даль, кладбище, храм, —
Она вздрогнула; слезы градом
Катились по ее щекам,
И буря тайного страданья
Волнует грудь сильней, сильней —
Как будто ангел упованья,
Мелькнув, навек простился с ней.
И молвил я: «Ты убиваешь
Себя напрасною тоской.
Он жив, он будет здесь — с тобой!
О чем же слезы проливаешь?»
20
— «Нет, путник добрый, нет! поверь:
Когда б я знала, что разбойник...
Что прорубь темная... что зверь...
Что нет его... что он покойник...
Так что же? Золотым венцом
Нельзя венчаться с мертвецом, —
Но я бы с ним не разлучилась:
Я б в белый саван нарядилась,
Тихонько в гроб к нему легла —
Навек моим бы назвала!
У бога правда — не земная!
Его закон — любовь святая;
А я без слез не знаю дня.
Отрада сердцу за могилой!
Ты мне сказал, что жив мой милый?
Он жив, хорош — не для меня!
И может быть, давно с другою
Злодей смеется надо мною!
И страшно мне, что, может быть,
Его не стану я любить!
21
На белом свете мне скитаться
Зачем? томиться, горевать,
В укорах совести бояться
То позабыть, что вспоминать
Так мило мне. — Заря ль алеет
На радость всем, — а я проснусь
И жду его — и не дождусь,
И всё кругом меня темнеет;
Ночные ль звезды зажжены,
И томны очи я закрою, —
Но мне и сонной нет покою...
Какая ночь! какие сны!
То на коне его видаю;
Бегу за ним — не догоняю!
То между им и между мной
Овраг с тернистою травой.
Но, путник, ах! всех снов страшнее
Мой вещий, мой последний сон:
Под ивой темной, вижу, он
Со мной один — милей, нежнее,
Нет, никогда он не бывал,
И как божился, как ласкал!
Я в нем жила! я им дышала!
Но, лишь к груди его прижала —
В могилу он столкнул меня, —
И тма кругом! — но зрели очи
Все ужасы подземной ночи.
С тех пор на смерть проснулась я.
Молися, путник!» — и дрожала
Она, как лист, и мрачный яд
Опять затмил бродящий взгляд.
Она внезапно с камня встала
И быстро кинулась в сугроб.
«Я гибну! я горю! — вскричала. —
Он жжет меня, мой душный гроб!»
Я к ней стремлюсь; она трепещет,
Часовню кажет мне рукой,
Где образ девы пресвятой,
Лампадой озаренный, блещет.
«Идти не смею я одна —
Мне кто-то шепчет: ты грешна!»
И пред стеклянными дверями,
Как снег бела и холодна,
Она простерлась со слезами,
Молитва бродит на устах;
Но как ее ни мучил страх,
Как грудь тоскою ни теснилась —
Она, страдалица, молилась,
В тревоге сердца своего,
Не за себя — а за него!
22
Тогда дорожка перед нами
Вдруг осветилась огоньком,
И вот крестьянка с фонарем
Идет поспешными шагами
За поселянкой молодой.
Она страдалицу искала,
Ей погрозила и сказала:
«Поди, Безумная, домой;
Поди скорей!» — и та небрежно
Встает и, голову склоня,
К селу тропинкою прибрежной
Пошла и — скрылась от меня.
23
О, сколько черных дум теснилось
Невольно в грудь! как сердце билось!
«Один позор, — воскликнул я, —
Теперь награда здесь твоя!
И ту, которой дни светлели,
Кто, как младенец в колыбели,
Поверила земной любви, —
Страданью люди обрекли;
За чувство, на небе святое,
Она несет стыда ярмо,
И уж прожгло чело младое
Безумья страшное клеймо!»
24
Но между тем уж исчезало
Мерцанье северных огней,
И небо синее блистало
В полночной красоте своей.
Мелькают звезды, месяц всходит;
Он блеск серебряный наводит
На снег окружный, на леса;
Всё неизменны небеса,
Всё та ж нетленность, та ж краса.
О, если б вы, страстей волненья,
Как метеор, как сновиденья,
Могли следов не оставлять;
А сердце, позабыв мученья,
Для новой жизни расцветать!..
Но вы — ничем не отразимы,
Безжалостны, неукротимы!
Промчитесь вы, когда оно
Уже навек умерщвлено.