Полное собрание стихотворений

Академик Ф. И. Буслаев рассказывает в своих воспоминаниях, как он в юности зачитывался Козловым, а в «Вечернем звоне» «видел отличный образец звукоподражательной поэзии... Читая его наизусть, я не просто выговаривал слова, а как бы звонил ими, воображая себя сидящим на колокольне...»[62] Это признание Ф. И. Буслаева Очень характерно: оно свидетельствует о том, что целые поколения русских читателей сроднились с лучшими переводами Козлова; на них воспитывался эстетический вкус, в них нашли выражение изобразительная сила и богатство русского литературного языка. Вспомним, что юный Лермонтов и его сверстники по Московскому университету приобщались к поэзии Байрона через переводы Козлова («Невеста абидосская» и др.). Конечно, далеко не все равноценно в козловских переводах. Наряду с большими удачами у него было немало посредственных вещей.

Козлов разделял мнение Жуковского, что «переводчик в стихах — соперник» поэта, вследствие чего он часто привносил в переводимые им произведения оттенки собственных эмоций и мыслей, изменял их интонационно-ритмический строй и стихотворную форму. Так, например, в переводе «Крымских сонетов» Мицкевича Козлов нарушил строгую и отточенную форму сонета и тем не менее верно передал содержание и образную систему замечательных стихов Мицкевича. Аполлон Григорьев, с горячей похвалой отзывавшийся о переводческой деятельности Козлова, считал перевод «Крымских сонетов» чуть ли не образцовым. Сам Мицкевич в 1828 году писал своему другу — поэту Одынцу: «Почти во всех альманахах... фигурируют мои сонеты; они имеются уже в нескольких переводах. Один, как будто лучший, это Козлова (того, кто написал «Венецианскую ночь»)».[63]

Еще в 1825 году Пушкин с удивительной меткостью сказал, что Козлову не хватает «замашки н размашки в слоге». Это справедливо не только по отношению к его оригинальным, но и переводным произведениям. Козлову не удалось, например, передать в поэме «Невеста абидосская» и байроновском «Прости» огненную энергию английского подлинника, но, скажем, в «Обворожении» (из «Манфреда») или в «Отрывке из 4-й песни «Чайльд-Гарольда»» («Байрон в Колизее») русский стих отличается мужественностью интонаций, упругостью и напряженностью ритма, ораторским пафосом, напоминающим некоторые стилевые особенности лермонтовской поэтической речи.

Белинский ценил отдельные козловские переводы из Байрона, Мура, А. Шенье, Шекспира, Мицкевича, Бернса, Вордсворта. Он. писал, что ««Добрая ночь», «Обворожение» и некоторые другие напоминают своим достоинством образцовые переводы Жуковского»[64], a мы хорошо знаем, как Белинский высоко ставил Жуковского-переводчика.

В историческом процессе развития русской поэзии XIX века творчество Ивана Козлова, взятое в целом, сыграло заметную роль. Многое в нем не выдержало испытания временем, но лучшие произведения сохранили и поныне свою впечатляющую художественную силу. Такие стихотворения Козлова, как «Вечерний звон» и «Не бил барабан перед смутным полком...», прочно вошли в песенный репертуар целого ряда поколений.

И. Гликман

СТИХОТВОРЕНИЯ

К СВЕТЛАНЕ

Как вводишь радость ты с собой,
То сердце будто рассмеется;
В нем и а приветный голос твой
Родное что-то отзовется;
Подвластна грусть моя тебе,
Ее ты услаждать умеешь;
Но ты, Светлана, обо мне
Ты слишком много сожалеешь.
То правда, жизнь отравлена,
Мое напрасно сердце билось,
Мне рано отцвела весна,
И солнце в полдень закатилось;
Хотя неумолимый рак
Обременил меня тоскою
И мой беспарусный челнок
Разбит свирепою волною;
Хотя мне мрачность суждена
И мне поля не зеленеют,
Не серебрит поток луна
И розы боле не алеют, —
Но что же делать? В жизни сей
Я не совсем всего лишился,
И в пламенной груди моей
Еще жар чувства сохранился.
Пускай печаль крушит меня
И слезы часто проливаю —
Но, ах! не вовсе отжил я,
Еще люблю, еще мечтаю,
Моей жены, моих детей
Душа умеет дознаваться,
И мне не надобно очей,
Чтоб ими сердцем любоваться.
Когда ж мысль черная найдет
И в будущем меня стращает, —
Увы! что сердцу милых ждет?
И что им рок приготовляет?
Как (вспомню, что моих детей
Судьба жестокая пустила
По грозной прихоти морей
Без кормчего и без ветрила, —
Как за корабль бесценный мой
Невольно чувства замирают!
Туда я возношусь душой,
Откуда звезды нам сияют:
Да милосердый наш отец
Вонмет несчастного моленье
И за терновый мой венец
Невинным даст благословенье! —
И скоро исчезает страх,
Молитва сердце согревает,
И вдруг на радужных лучах»
Надежда с верою слетает.
И ты, и ты, ночная тень,
Рассеешься, пройдут туманы, —
И расцветет мой ясный день,
День светлый, как душа Светланы.
И в оный час, как у него
Прощенья книга разогнется, —
Быть может, благостью его,
В ней имя и мое найдется, —
И я соединю в одно
Всё то, что столько сердцу мило,
Все чувства вместе, чем оно
Страдало, радовалось, жило.
С какою сладостью тогда
Мы насладимся счастьем вечным!
И ты, Светлана, навсегда
Там будешь другом мне сердечным!

<1821>

62

Ф. И. Буслаев. Мои воспоминания. М., 1897, стр. 77.

63

М. Живов. Адам Мицкевич. Вехи жизни и творчества. — Собр. соч. Адама Мицкевича, т. 1. М., 1948, стр. 39.

64

В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 5. М., 1954, стр. 75.