В «Молодом певце» прославляется поэт-воин, павший «жертвой грозных сеч» во имя свободы родного края. Герой умирает с твердым убеждением в том, что он все равно не смог бы жить и творить в стране,
Излюбленная декабристскими литераторами тема гражданского долга нашла своеобразное преломление в отрывке «Фея Моргана к Оливьеру» (1822). И хотя отрывок заимствован из поэмы Мильвуа, посвященной военным походам Карла Великого, тем не менее в нем сквозь условную декорацию эпической поэмы отчетливо прозвучала тема долга, доминирующего над всеми другими помыслами и чувствами. Стремление к героическому подвигу пересиливает колдовские любовные чары. Оливьер покидает «терем» Морганы, которая сама готова сопутствовать ему в сражениях:
Козлова привлекали сильные, недюжинные характеры. В прекрасной балладе «Разбойник» (1825), заимствованной из поэмы Вальтера Скотта «Рокби», посвященной эпохе Английской революции XVII века, изображается «друг неверной тмы», вступивший в конфликт с обществом, порвавший с его законами, обычаями и условностями, исполненный стихийного бунтарства, разбойничьей удали и отваги.
Смерть Байрона в апреле 1824 года была с чувством глубокой скорби воспринята писателями-декабристами, видевшими в нем своего идейного соратника. Известие о гибели Байрона потрясло Козлова «как смерть дорогого сына». Он сразу же начал работать над большим стихотворением «Бейрон», которое было закончено летом 1824 года. Овеянное духом свободолюбия, это стихотворение принадлежит к немногочисленным образцам гражданской лирики Козлова.
В своей оценке Байрона — поэта и человека — Козлов близок к Пушкину, Рылееву, Кюхельбекеру, Веневитинову, Вяземскому, откликнувшимся на смерть великого английского поэта, и внутренне полемизирует с Жуковским. Козлов на протяжении всей своей творческой жизни пытался осмыслить судьбу «буйного лорда Байрона», вступившего в непримиримый конфликт с обществом. Козлов не смог оценить во всей полноте сущность и природу этого конфликта, но он отчетливо понимал, что и семейная драма Байрона, и его бегство из Англии есть следствие травли со стороны господствующих классов. И в этом он, конечно, был прав.
Свою горячую симпатию к Байрону Козлов выразил не только в самостоятельных произведениях, но и в специфическом выборе байроновских стихов для перевода. Козлова-романтика пленяло в Байроне горделивое одиночество изгнанника. Уже в 1822 году в одном из вариантов послания к В. А. Жуковскому (см. примеч., стр. 445) возникает тема «рьяного стенанья», «таинственной тоски», снедавшей Байрона, который, однако, наделен магической силой гения, воспламеняющего, подобно молнии, человеческие сердца. В 1824 году Козлов переводит «Прощальную песнь» Чайльд-Гарольда под названием «Добрая ночь». Герой с затаенной болью расстается с Англией, с которой его уже ничто не связывает, кроме горестных воспоминаний. В<месте с тем он нежно любит родину, и эта любовь выражена в очень теплом, задушевном рефрене: «Ночь добрая тебе!» Отголоски семейной драмы слышатся в переводе байроновского «Прости». В «Отрывке из 4-й песни «Чайльд-Гарольда»» («Байрон в Колизее») возникает образ Байрона, затравленного светской чернью, ханжами и клеветниками, палачами гения. Весь отрывок дышит гневом и страстной жаждой мести:
В стихотворении «Бейрон» Козлов создает романтический портрет великого поэта, бесприютного скитальца вселенной, отвергнувшего ненавистное ему враждебное общество. Мятежная, вольнолюбивая душа Байрона охвачена тревогой за страждущее, угнетенное человечество:
«Кипучая бездна огня и мечты» — в этой лапидарной поэтической формуле метко схвачен характер Байрона — глубокий, пламенный и неукротимый. Козлов называет музу Байрона «пророчицей дивной свободы», перекликаясь, таким образом, с Веневитиновым, также назвавшим Байрона «пророком свободы», и с декабристскими представлениями о поэтах как о трибунах и пророках свободы. Козлов говорит о Байроне не только как о великом мечтателе и вольнолюбие, но и как об отважном борце за свободу. Апофеозом жизни Байрона, по мнению Козлова, является его участие в греческом восстания. В финальных строфах стихотворения, насыщенных торжественным пафосом, возникает героический образ Байрона-борца: