Выбрать главу
И где предел? Там — гранью Арарат, Тут — вечных льдов полярные громады, И та же мысль всё движет: все горят, Ждут на всю жизнь одной себе отрады.
Но здесь — чья тень? Кто в думу погружен? Над Иртышем стоит Ермак печальный. Всё скорбь одна его тревожит сон, Опальный сон: обрел он край опальный. Века идут, о берег бьется вал, И каждый вал приносит плач изгнанья. Не край, а мир Ермак завоевал, Но той страны страшатся и названья.
Взирай: крутит Иртыш; до крайних стран Промчалась весть, за нею ликований Несется гром, и льдяный Океан Заискрился от радужных сияний. Слилась Сибирь в гимн радости; сердца В ее сынах забились русской кровью, Боготворя отечества отца, — К тебе они исполнены любовью. Сибирь стрясла двухвековой укор И — вся восторг — к стопам твоим припала. Как сладостен ей первый царский взор! Твой взор блеснул, и рушилась опала.
Минула ночь: от солнца тьма бежит; Теперь Сибирь не та же ли Россия? Уж гостя нет! но вся еще дрожит, Храня о нем предания святые. Уж гостя нет! Куда ж далекий путь Лежит царя возлюбленному сыну? Туда, где Русь ему откроет грудь И крепкий дуб окажет сердцевину, Приволжие — горнило русских сил, Где Нижний-град разгул готовит царский И где четой хранительных светил Нам светятся и Минин и Пожарский.
А там, как Рим, разлегшись на холмах, Взнося тьмы глав, святыни украшенье, Москва хранит их памятник в стенах, Как вечное потомства вдохновенье. Спасенья град, где враг великий пал, Чья длань грозой победною владела; Святый костер, где гибли лях и галл И дважды Русь как феникс возъюнела, Москва! Москва! В чьем русском сердце нет Отзывных чувств на клик сей величавый? Она блестит и славой древних лет, И твоего рожденья юной славой; Свой первый взор ты кинул на Москву, Твой первый звук отгрянул в них громами, Внемли ж ее восторженному зву И озари престольную очами, Всей юностью и красотой, Ее надежд небесным ясполненьем! Святи ж и будь нам радостной судьбой, Нас радуй всех безоблачным воззреньем.
Но подвиг твой не кончен! Не свершен Возвышенный урок самодержавья. Ты слышишь ли печерский звон Над первою купелью православья? Туда твой путь: во сретенье спешит Весь Киев-град веселыми толпами. И самый Днепр торжественно шумит Под мирными обители стенами.
Лазурь небес раскрылась над тобой. Сплетясь в венцы, горят лучи златые, И райскою сияют в них красой России всей хранители святые; Ко господу возносятся хвалой Апостол-князь и все светила веры, И вторят им из глубины земной Угодников священные пещеры. От бога — власть и в господе предел Путей земных и всех благих деяний. Конец пути в святыне ты обрел, Исполнив цель высоких назиданий.
Ждет гостя царь: крылатых сто полков Приветствуют их сладкое свиданье; И примет сын награду всех трудов, Родителей державных целованье. В тот самый миг, склоня колено в прах, Взнесет царю чело свое Россия; Признательность блестит в ее очах, Уста дрожат от радости немые, И свежих чувств всей юностью горит, Могучим вся восторгом пламенеет И за тебя его благодарит: Мужаясь в нем, она в тебе юнеет, Благодарит за свет твоих очей Царя-отца и кроткую царицу, Прозрев в тебе бессмертный цвет царей И будущих судеб своих денницу.

ПРИЛОЖЕНИЕ

PRIERE D'UN PAYSAN RUSSE

Dieu des hommes libres, Dieu fort! J'ai longtemps prie vers le tzar qui est ton representant sur la terre... Le tzar n'a pas ecoute ma plainte... il se fait tant de bruit autour de son Trone!

Si, comme nos pretres le disent, l'esclave est aussi ta creature, ne le condamne point sans l'entendre, comme le font les boyards et les serviteurs des boyards.

J'ai arrose la terre de mes sueurs, mais rien de ce que la terre produit n'appartient a l'esclave. Cependant, nos maitres nous comptent par ames; ils ne devraient compter que nos bras.

Ma fiancee etait belle, — ils l'ont envoyee a Moscou dans la maison de notre jeune maitre: alors je me suis dit: il y a un Dieu pour l'oiseau, pour les plantes, il n'y a point de Dieu pour l'esclave!

Pardonne-moi dans ta misericorde, o mon Dieu! Je voulais te prier, et voi'a que je t'accuse![1]

ПРИМЕЧАНИЯ

В данное издание входят все известные в настоящее время произведения А. И. Одоевского.

Издание стихотворений Одоевского представляет особую трудность. Несмотря на свидетельства друзей поэта о «многих тысячах» написанных им стихов, до нас дошло лишь несколько более трех тысяч его стихотворных строк. Одоевский редко сам записывал свои стихи; чаще — диктовал их, а многое, очевидно, только импровизировал. Так было на каторге, на Кавказе. До 14 декабря 1825 г. дело обстояло иначе: «Стихи пишу и весьма много бумаги мараю не только в продолжение года, но даже ежедневно, смотря по вдохновению», — сообщал он В. Ф. Одоевскому в 1824 г. Но, записывал ли он сам или диктовал, Одоевский неоднократно перерабатывал свои стихи, исправлял их, постоянно оставался неудовлетворен и немало своих произведений сам же уничтожал. До 14 декабря 1825 г. он ничего в печать не отдавал, за исключением одной критической статьи.[2] После 14 декабря известна лишь одна попытка П. А. Муханова — надо думать, с ведома Одоевского — напечатать несколько его стихотворений (см. ниже).

вернуться

1

Перевод: «Бог людей свободных, боже сильный! Я долго молился царю, твоему представителю на земле... Царь не услышал моей жалобы. .. ведь так шумно вокруг его престола! Если, как говорят наши священники, раб — также твое творение, то не осуждай его, не выслушав, как это делают бояре и слуги боярские. Я орошал землю потом своим, но ничто, производимое землей, не принадлежит рабу. А между тем наши господа считают нас по душам; они должны были бы считать только наши руки. Моя суженая была прекрасна, — они отправили ее в Москву, в дом к нашему молодому барину. Тогда я сказал себе: есть бог для птицы, для растений, но нет бога для раба! Прости меня, о боже, в милосердии твоем! Я хотел молиться тебе, и вот — я тебя обвиняю!»

вернуться

2

«О трагедии «Венцеслав», сочинение Ротру, переделанной г. Жандром» («Сын отечества», 1825, No 1, стр. 100-105, подпись: А. О.). Авторство Одоевского засвидетельствовано В. К. Кюхельбекером (см. «Дневник В. К. Кюхельбекера». Л., 1929, стр. 105). В издании произведений Одоевского 1934 г. статья помещена в числе приписываемых ему сочинений, хотя в комментарии никаких сомнений в авторстве Одоевского не высказано. М. К. Азадовский предполагал, что статья приписана Одоевскому Кюхельбекером по догадке, на основании сходства инициалов, и вопрос об авторстве Одоевского решал отрицательно, т. к. в том же году в «Сыне отечества» другая статья, явно не Одоевского, была подписана теми же инициалами (см. М. К. Азадовский. Затерянные и утраченные произведения декабристов. «Литературное наследство», No 59. М., 1954, стр. 772). Но Кюхельбекер именно в 1825 г. был дружен с Одоевским, жил у него на квартире; сближали их, прежде всего, литературные интересы; сам Кюхельбекер в 1824-1825 гг. не раз печатался в «Сыне отечества», — все это решительно не позволяет даже предположить, чтобы он не знал твердо, кем написана статья о русском стихосложении (поводом для которой, тем более, послужил перевод, выполненный А. А. Жандром — близким другом А. С. Грибоедова и Одоевского).