Но превыше всего для героя военной песни чувство долга. Свободно и естественно отказывается он от привычных условий жизни, покидает друзей и возлюбленную, отправляясь на войну:
Застольные и военные песни (авторство последних установить не удалось, за исключением песни «Гренадеры молодцы», принадлежащей Петру Карабанову), собранные Дмитриевым в одну книгу, как бы подводили итог освоения военной темы поэтами антиклассицистического направления и открывали пути к дальнейшему сближению поэзии с действительностью. Следующий шаг через восемь лет сделает Денис Давыдов, когда напишет свое первое «залетное» послание Бурцову. Современное литературоведение определяет литературную родословную Давыдова в соответствии с концепцией, предложенной в 1930-е годы Б. М. Эйхенбаумом. Она сводится к следующему: батальная тема в XVIII веке получила свое развитие в одах Ломоносова и Державина, героической поэме Хераскова «Россиада». К началу XIX века военно-патриотическая тема стала достоянием бесталанных поэтов-эпигонов державинской (классицистической) школы. Карамзинисты прошли мимо военной темы. Поэтому Денис Давыдов в 1800–1810-е годы выступил певцом военной темы, но в уже новом, им самим созданном направлении, порвав с жанровыми и стилистическими традициями, сложившимися у одописцев XVIII века.
Действительный ход литературного развития был иным. Державин не продолжал, а ломал ломоносовскую традицию, решительно обновил оду, определив принципиально новое изображение войны. Его опыты были продолжены другими, в том числе и Дмитриевым, который будет писать в середине 90-х годов военные оды, далекие от одических канонов классицизма. Но военная тема, как мы видели, успешно воплощалась и в песне. Давыдов и продолжал эту песенную традицию.
Многое в застольных и военных песнях для Давыдова оказалось близким — интерес не к батальной стороне войны, а к ее быту, изображение не героев и царей, а раскрытие чувств реального русского воина-офицера, его удали и готовности искать славы на поле боя и веселья с друзьями после сражения. В «Кружке» Державин писал, что «веселье» было душою предков, которые «дрались храбро на войне» и пили, считая, что «пьяным по колено море». Давыдов в том же духе призывает гусара «не осрамиться», «не проспать полета» жизни, советует ему: «пей, люби да веселися», пей, «как пивали предки наши среди копий и мечей». Державин провозглашал: «предстань пред нас... большая сребряная кружка», «забав и радостей подружка». Давыдов требовал от друга: «подавай лохань златую, где веселие живет».
Дмитриев в своей «Застольной» первым пропел гимн араку: «О арак, арак чудесный!.. Чем же нам тебя почтить? Вдвое, втрое больше пить». Давыдов продолжил эту тему: «В благодетельном араке зрю спасителя людей». Давыдов, несомненно, хорошо знал «Карманный песенник» Дмитриева и его застольные и веселые песни. Они привлекали внимание поэта-гусара и живой интонацией, и бытовой лексикой, и, главное, оптимистическим взглядом на жизнь героя, превыше всего ценившего независимость, жизнь со своей возлюбленной вдали от суетного и лживого света. Песня Дмитриева «Видел славный я дворец...» кончалась декларацией:
В «Моей песне» Давыдова («Я на чердак переселился...») развивается тот же круг идей и в том же стилистическом ключе:
Еще большая связь Давыдовских посланий, песен и элегий с военными песнями, собранными в книге Дмитриева. Приведу только один пример. В «Элегии IV» Давыдов писал:
В «Карманном песеннике» Дмитриева читаем: