Я пойду за ним, за нимВ переулок опустелый,Черный плащ его, как дым,Пеплум мой, как саван белый.
Я войду к нему, к нему...О, скорей гасите свечи!Я хочу вступить во мглу.Свет померк, померкли речи.
Кто-то... где-то... чьих-то рукСлышу, знаю впечатленья.Я хочу жестоких мук,Ласк и мук без промедленья.
Набегает сумрак вновь,Сумрак с отсветом багряным,Это ль пламя? это ль кровь?Кровь, текущая по ранам?
Ночь – как тысяча веков,Ночь – как жизнь в полях за Летой.Гасну в запахе цветов,Сплю в воде, лучом согретой...
...В прорезь узкого окнаГлянет утро взором белым.Прочь! оставь! – иду однаПереулком опустелым.
Сладко нежит тишина,С тишиной роднится тело,Стен воскресших белизнаОттеняет пеплум белый.
15 октября 1900
Помпеянка
«Мне первым мужем был купец богатый,Вторым поэт, а третьим жалкий мим,Четвертым консул, ныне евнух пятый,Но кесарь сам меня сосватал с ним.
Меня любил империи владыка,Но мне был люб один нубийский раб,Не жду над гробом: «casta et pudica»[9]Для многих пояс мой был слишком слаб.
Но ты, мой друг, мизиец мой стыдливый!Навек, навек тебе я предана.Не верь, дитя, что женщины все лживы:Меж ними верная нашлась одна!»
Так говорила, не дыша, бледнея,Матрона Лидия, как в смутном сне,Забыв, что вся взволнована Помпея,Что над Везувием лазурь в огне.
Когда ж без сил любовники застылиИ покорил их необорный сон,На город пали груды серой пыли,И город был под пеплом погребен.
Века прошли; и, как из алчной пасти,Мы вырвали былое из земли.И двое тел, как знак бессмертной страсти,Нетленными в объятиях нашли.
Поставьте выше памятник священный,Живое изваянье вечных тел,Чтоб память не угасла во вселеннойО страсти, перешедшей за предел!
17 сентября 1901
Путник
По беломраморным ступенямЦаревна сходит в тихий сад —Понежить грудь огнем осенним,Сквозной листвой понежить взгляд.
Она аллеей к степи сходит,С ней эфиопские рабы.И солнце острый луч наводитНа их лоснящиеся лбы.
Где у границ безводной степи,Замкнув предел цветов и влаг,Стоят столбы и дремлют цепи, —Царевна задержала шаг.
Лепечут пальмы; шум фонтанныйТак радостен издалека,И ветер, весь благоуханный,Летит в пустыню с цветника.
Царевна смотрит в детской дрожи,В ее больших глазах – слеза.Красивый юноша-прохожийПростерся там, закрыв глаза.
На нем хитон простой и грубый,У ног дорожная клюка.Его запекшиеся губыСкривила жажда и тоска.
Зовет царевна: «Брат безвестный,Приди ко мне, сюда, сюда!Вот здесь плоды в корзине тесной,Вино и горная вода.
Я уведу тебя к фонтанам,Рабыни умастят тебя.В моем покое златотканомК тебе я припаду, любя».
И путник, взор подняв неспешно,Глядит, как царь, на дочь царя.Она – прекрасна и безгрешна,Она – как юная заря.
Но он в ответ: «Сойди за цепи,И кубок мне сама подай!»Закрыл глаза бедняк из степи.Фонтаны бьют. Лепечет рай.
Бледнеет и дрожит царевна.Лежат невольники у ног.Она растерянно и гневноБросает кубок на песок.
Идет к дворцу аллеей сада,С ней эфиопские рабы...И смех чуть слышен за оградой,Где степь, и цепи, и столбы.
1903
Решетка
Между нами частая решетка,В той тюрьме, где мы погребены.Днем лучи на ней мерцают кротко,Проходя в окно, в верху стены.
Между нами кованые брусья,Проволок меж них стальная сеть.До твоей руки не дотянусь я, —В очи только можем мы смотреть...
Тщетно ближу губы сладострастно, —Лишь железо обжигает их...Смутно вижу, в полутьме неясной,У решетки – очерк губ твоих.
И весь день, пока на темной сталиТам и сям мелькает луч дневной,В содроганьях страсти и печалиУпиваюсь я тобой, ты – мной!
Нас разводит сумрак. На соломеМы лежим, уйдя в свои углы;Там томимся в сладострастной дреме,Друг о друге грезим в тайне мглы.
Но опять у роковой преградыМы, едва затеплятся лучи.И, быть может, нет для нас отрадыСлаще пытки вашей, палачи!
28 сентября 1902