Когда же, утомлен виденьями и светом,Искал приюта я – меня манил собор,Давно прославленный торжественным поэтом...Как сладко здесь мечтал мой воспаленный взор,Как были сладки мне узорчатые стекла,Розетки в вышине – сплетенья звезд и лиц.За ними суета невольно гасла, блекла,Пред вечностью душа распростиралась ниц...Забыв напев псалмов и тихий стон органа,Я видел только свет, святой калейдоскоп,Лишь краски и цвета сияли из тумана...Была иль будет жизнь? и колыбель? и гроб?И начинал мираж вращаться вкруг, сменяяВсе краски радуги, все отблески огней.И краски были мир. В глубоких безднах раяНе эти ль образы, века, не утомляя,Ласкают взор ликующих теней?
А там, за Сеной, был еще приют священный.Кругообразный храм и в бездне саркофаг,Где, отделен от всех, спит император пленный, —Суровый наш пророк и роковой наш враг!Сквозь окна льется свет, то золотой, то синий,Неяркий, слабый свет, таинственный, как мгла.Прозрачным знаменем дрожит он над святыней,Сливаясь с веяньем орлиного крыла!Чем дольше здесь стоишь, тем все кругом безгласней,Но в жуткой тишине растет беззвучный гром,И оживает все, что было детской басней,И с невозможностью стоишь к лицу лицом!Он веком властвовал, как парусом матросы,Он миллионам душ указывал их смерть;И сжали вдруг его стеной тюрьмы утесы,Как кровля, налегла расплавленная твердь.Заснул он во дворце – и взор открыл в темнице,И умер, не поняв, прошел ли страшный сон...Иль он не миновал? ты грезишь, что в гробнице?И вдруг войдешь сюда – с жезлом и в багрянице, —И пред тобой падем мы ниц, Наполеон!
И эти крайности! – все буйство жизни нашей,Средневековый мир, величье страшных дней, —Париж, ты съединил в своей священной чаше,Готовя страшный яд из песен и идей!Ты человечества – Мальстрем. Напрасно людиМечтают от твоих влияний ускользнуть!Ты должен все смешать в чудовищном сосуде.Блестит его резьба, незримо тает муть.
Ты властно всех берешь в зубчатые колеса,И мелешь души всех, и веешь легкий прах.А слезы вечности кропят его, как росы...И ты стоишь, Париж, как мельница, в веках!
В тебе возможности, в тебе есть дух движенья,Ты вольно окрылен, и вольных крыльев теньЛожится и теперь на наши поколенья,И стать великим днем здесь может каждый день.Плотины баррикад вонзал ты смело в стены,И замыкал поток мятущихся времен,И раздроблял его в красивых брызгах пены.Он дальше убегал, разбит, преображен.Вторгались варвары в твой сжатый круг, крушилиЗаветные углы твоих святых дворцов,Но был не властен меч над тайной вечной были:Как феникс, ты взлетал из дыма, жив и нов.Париж не весь в домах, и в том иль в этом лике:Он часть истории, идея, сказка, бред.Свое бессмертие ты понял, о великий,И бреду твоему исчезновенья – нет!
1903
Париж
Мир
Я помню этот мир, утраченный мной с детства,Как сон непонятый и прерванный, как бред...Я берегу его – единое наследствоМной пережитых и забытых лет.Я помню формы, звуки, запах... О! и запах!Амбары темные, огромные кули,Подвалы под полом, в грудях земли,Со сходами, припрятанными в трапах,Картинки в рамочках на выцветшей стене,Старинные скамьи и прочные конторки,Сквозь пыльное окно какой-то свет незоркий,Лежащий без теней в ленивой тишине,И запах надо всем, нежалящие когтиВонзающий в мечты, в желанья, в речь, во все!Быть может, выросший в веревках или дегте,Иль вползший, как змея, в безлюдное жилье,Но царствующий здесь над всем житейским складом,Проникший все насквозь, держащий все в себе!О, позабытый мир! и я дышал тем ядом,И я причастен был твоей судьбе!
Я помню: за окном, за дверью с хриплым блокомБыл плоский и глухой, всегда нечистый двор.Стеной и вывеской кончался кругозор(Порой закат блестел на куполе далеком).И этот старый двор всегда был пуст и тих,Как заводь сорная, вся в камышах и тине...Мелькнет монахиня... Купец в поддевке синей...Поспешно пробегут два юрких половых...И снова душный сон всех звуков, красок, линий.Когда въезжал сюда телег тяжелый ряд,С самоуверенным и беспощадным скрипом, —И дюжим лошадям, и безобразным кипам,И громким окрикам сам двор казался рад.Шумели молодцы, стуча вскрывались люки,Мелькали руки, пахло кумачом...Но проходил тот час, вновь умирали звуки,Двор застывал во сне, привычном и немом...А под вечер опять мелькали половые,Лениво унося порожние судки...Но поздно... Главы гаснут золотые.Углы – приют теней – темны и глубоки.Уже давно вся жизнь влачится неисправней,Мигают лампы, пахнет керосин...И скоро вынесут на волю, к окнам, ставни,И пропоет замок, и дом заснет – один.