17
Я поклоняюсь вам, кристаллы,Морские звезды и цветы,Растенья, раковины, скалы(Окаменелые мечтыБезмолвно грезящей природы),Стихии мира: Воздух, Воды,И Мать-Земля и Царь-Огонь!Я духом Бог, я телом конь.Я чую дрожь предчувствий вещих,Я слышу гул идущих дней,Я полон ужаса вещей,Враждебных, мертвых и зловещих,И вызывают мой испугСкелет, машина и паук.
18
Есть злая власть в душе предметов,Рожденных судоргой машин.В них грех нарушенных запретов,В них месть рабов, в них бред стремнин.Для всех людей одни вериги:Асфальты, рельсы, платья, книги,И не спасется ни одинОт власти липких паутин.Но мы, свободные кентавры,Мы мудрый и бессмертный род,В иные дни у брега водЛаскались к нам ихтиозавры.И мир мельчал. Но мы росли.В нас бег планет, в нас мысль Земли!
Май 1904
Париж
Старые письма
А. В. Гольштейн
Я люблю усталый шелестСтарых писем, дальних слов...В них есть запах, в них есть прелестьУмирающих цветов.
Я люблю узорный почерк —В нем есть шорох трав сухих.Быстрых букв знакомый очеркТихо шепчет грустный стих.
Мне так близко обаяньеИх усталой красоты...Это дерева ПознаньяОблетевшие цветы.
<1904>
Таиах
Тихо, грустно и безгневноТы взглянула. Надо ль слов?Час настал. Прощай, царевна!Я устал от лунных снов.
Ты живешь в подводной синиПредрассветной глубины,Вкруг тебя в твоей пустынеРасцветают вечно сны.
Много дней с тобою рядомЯ глядел в твое стекло.Много грез под нашим взглядомРасцвело и отцвело.
Всё, во что мы в жизни верим,Претворялось в твой кристалл.Душен стал мне узкий терем,Сны увяли, я устал...
Я устал от лунной сказки,Я устал не видеть дня.Мне нужны земные ласки,Пламя алого огня.
Я иду к разгулам будней,К шумам буйных площадей,К ярким полымям полудней,К пестроте живых людей...
Не царевич я! ПохожийНа него, я был иной...Ты ведь знала: я – Прохожий,Близкий всем, всему чужой.
Тот, кто раз сошел с вершины,С ледяных престолов гор,Тот из облачной долиныНе вернется на простор.
Мы друг друга не забудем.И, целуя дольний прах,Отнесу я сказку людямО царевне Таиах.
Весна 1905
Париж
«Если сердце горит и трепещет…»
Если сердце горит и трепещет,Если древняя чаша полна... —Горе! Горе тому, кто расплещетЭту чашу, не выпив до дна.
В нас весенняя ночь трепетала,Нам таинственный месяц сверкал...Не меня ты во мне обнимала,Не тебя я во тьме целовал.
Нас палящая жажда сдружила,В нас различное чувство слилось:Ты кого-то другого любила,И к другой мое сердце рвалось.
Запрокинулись головы наши,Опьянились мы огненным сном,Расплескали мы древние чаши,Налитые священным вином.
1905
Париж
«Мы заблудились в этом свете…»
Мы заблудились в этом свете.Мы в подземельях темных. МыОдин к другому, точно дети,Прижались робко в безднах тьмы.
По мертвым рекам всплески весел;Орфей родную тень зовет.И кто-то нас друг к другу бросил,И кто-то снова оторвет...
Бессильна скорбь. Беззвучны крики.Рука горит еще в руке.И влажный камень вдалекеЛепечет имя Эвридики.
Весна 1905
Париж
Зеркало
Я – глаз, лишенный век. Я брошено на землю,Чтоб этот мир дробить и отражать...И образы скользят. Я чувствую, я внемлю,Но не могу в себе их задержать.
И часто в сумерках, когда дымятся трубыНад синим городом, а в воздухе гроза, —В меня глядят бессонные глазаИ черною тоской запекшиеся губы.
И комната во мне. И капает вода.И тени движутся, отходят, вырастая.И тикают часы, и капает вода,Один вопрос другим всегда перебивая.
И чувство смутное шевелится на дне.В нем радостная грусть, в нем сладкий страх разлуки..И я молю его: «Останься, будь во мне, -Не прерывай рождающейся муки»...
И вновь приходит день с обычной суетой,И бледное лицо лежит на дне – глубоко...Но время, наконец, застынет надо мной,И тусклою плевой мое затянет око!