Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был черный.
Английский. На голове -
Сквозная фетэрка. В левкоях вся. И в померанцевых
лучах зари.
Вы шли печальные. Как я. Как я! Журчали ландыши
в сырой траве.
Не испугалась я, – я поняла: она мгновенье,
а вечность – я.
И улыбнулась я под плач цветов, такая светлая.
Избыток сил
В душе почувствовав, я скрылась вглубь. Весь вечер
пела я. Была – дитя,
Да, ты шел с женщиной. И только ей ты неумышленно
взор ослезил.
1912. Май
В ОЧАРОВАНЬИ
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты – вся нега, вся гроза,
Вся – молодость, вся – страсть; и чувства
без названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,
И потерять тебя – боязнь моя безмерна…
И ты, меня поняв, в тревоге, головой
Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,-
И вот другая ты: вся – осень, вся покой…
Дылицы
1912. Июнь
В КЛЕНАХ РАСКИДИСТЫХ
В этих раскидистых кленах мы наживемся все лето,
В этой сиреневой даче мы разузорим уют!
Как упоенно юниться! ждать от любви амулета!
Верить, что нам в услажденье птицы и листья поют!
В этих раскидистых кленах есть водопад вдохновенья.
Солнце взаимного чувства, звезды истомы ночной…
Слушай, моя дорогая, лирного сердца биенье,
Знай, что оно пожелало не разлучаться с тобой!
Ты говоришь: я устала… Ты умоляешь: “О, сжалься!
Ласки меня истомляют, я от блаженства больна”…
Разве же это возможно, если зеленые вальсы
В этих раскидистых кленах бурно бравурит Весна?!
Веймарн
1912. Июнь
ЭСКИЗ ВЕЧЕРНИЙ
Она идет тропинкой в гору.
Закатный отблеск по лицу.
И по венчальному кольцу
Скользит оранжево. Бел ворот
Ее рубашечки сквозной.
Завороженная весной,
Она идет в лиловый домик,
Задумавшийся над рекой.
Ее душа теперь в истоме,
В ее лице теперь покой.
Озябший чай и булки с маслом
Ее встречают на столе.
И на лице ее угаслом
К опрозаиченной земле
Читаю нежное презренье,
Слегка лукавую печаль.
Она откидывает шаль
И обдает меня сиренью.
1912. Июнь
Веймарн
ВЕСЕННЯЯ ЯБЛОНЯ
АКВАРЕЛЬ
Перу И.И. Ясинского посвящаю
Весенней яблони в нетающем снегу
Без содрогания я видеть не могу:
Горбатой девушкой – прекрасной, но немой -
Трепещет дерево, туманя гений мой…
Как будто в зеркало – смотрясь в широкий плес,
Она старается смахнуть росинки слез,
И ужасается, и стонет, как арба,
Вняв отражению зловещего горба.
Когда на озеро слетает сон стальной,
Бываю с яблоней, как с девушкой больной,
И, полный нежности и ласковой тоски,
Благоуханные целую лепестки.
Тогда доверчиво, не сдерживая слез,
Она касается слегка моих волос,
Потом берет меня в ветвистое кольцо,-
И я целую ей цветущее лицо…
1910
НА РЕКЕ ФОРЕЛЕВОЙ
На реке форелевой, в северной губернии,
В лодке, сизым вечером, уток не расстреливай:
Благостны осенние отблески вечерние
В северной губернии, на реке форелевой.
На реке форелевой в трепетной осиновке
Хорошо мечтается над крутыми веслами.
Вечереет холодно. Зябко спят малиновки.
Скачет лодка скользкая камышами рослыми.
На отложье берега лен расцвел мимозами,
А форели шустрятся в речке грациозами.
1911. Август
ЭЛЕГИЯ
Я ночь не сплю, и вереницей
Мелькают прожитые дни.
Теперь они,
Как небылицы.
В своих мечтах я вижу Суду
И дом лиловый, как сирень.
Осенний день
Я вижу всюду.
Когда так просто и правдиво
Раскрыл я сердце, как окно…
Как то давно!
Как то красиво!
Я не имею даже вести
О той, которой полон май;
Как ни страдай,-
Не будем вместе.
Я к ней писал, но не достоин
Узнать – счастлива ли она.
Прошла весна,
Но я… спокоен.
О, я не требую ответа,
Ни сожаления, ни слез,
Царица грез
Елисавета!
Биеньем сердца молодого,
Стремленьем любящей души
Хочу тиши
Села родного.
Я на мечте, своей гондоле,
Плыву на Суду в милый дом,
Где мы вдвоем
Без нашей воли.
Меня не видишь ты, царица,
Мечтаешь ты не обо мне…
В усталом сне
Твои ресницы.
1905
ЯНВАРЬ
Январь, старик в державном сане,
Садится в ветровые сани,-
И устремляется олень,
Воздушней вальсовых касаний
И упоительней, чем лень.
Его разбег направлен к дебрям,
Где режет он дорогу вепрям,
Где глухо бродит пегий лось,
Где быть поэту довелось…
Чем выше кнут, – тем бег проворней,
Тем бег резвее; все узорней
Пушистых кружев серебро.
А сколько визга, сколько скрипа!
То дуб повалится, то липа -
Как обнаженное ребро.
Он любит, этот царь-гуляка,
С душой надменного поляка,
Разгульно-дикую езду…
Пусть душу грех влечет к продаже:
Всех разжигает старец, – даже
Небес полярную звезду!
1910. Январь
ФИАЛКА
Морозову-Гоголю
Снежеет дружно, снежеет нежно,
Над ручейками хрусталит хрупь.
Куда ни взглянешь – повсюду снежно,
И сердце хочет в лесную глубь.
Мне больно-больно… Мне жалко-жалко…
Зачем мне больно? Чего мне жаль?
Ах, я не знаю, ах, я – фиалка,
Так тихо-тихо ушла я в шаль.
О ты, чье сердце крылит к раздолью,
Ты, триумфатор, ты, властелин!
Приди, любуйся моей фиолью -
Моей печалью в снегах долин.
О ты, чьи мысли всегда крылаты,
Всегда победны, внемли, о ты:
Возьми в ладони меня, как в латы,
Моей фиолью святя мечты!..
1911
ПЛЯСКА МАЯ
В могиле мрак, в обьятьях рай,
Любовь – земли услада!..
Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций,
Не в лесу дремучем, но и не в селе -
Старая плотина, на плотине танцы,
В танцах поселяне, все навеселе.
Покупают парни у торговки дули,
Тыквенное семя, карие рожки.
Тут беспопья свадьба, там кого-то вздули.
Шепоты да взвизги, песни да смешки.
Точно гуд пчелиный – гутор на полянке:
“Любишь ли, Акуля?” – “Дьявол, не замай!..”
И под звучи шустрой, удалой тальянки
Пляшет на плотине сам царевич Май.
Разошелся браво пламенный красавец,