Вконец растратив мужество свое,Шагал домой, подавлен и потерян,И только с фотографией ееОн был красноречив и откровенен.
Перед простым любительским портретомОн смелым был, он был самим собой.Он поверял ей думы и секреты,Те, что не смел открыть перед живой.
В спортивной белой блузке возле сетки,Прядь придержав рукой от ветерка,Она стояла с теннисной ракеткойИ, улыбаясь, щурилась слегка.
А он смотрел, не в силах оторваться,Шепча ей кучу самых нежных слов.Потом вздыхал: – Тебе бы все смеяться,А я тут пропадай через любовь!
Она была повсюду, как на грех:Глаза… И смех – надменный и пьянящий.Он и во сне все слышал этот смехИ клял себя за трусость даже спящий.
Но час настал. Высокий, гордый час!Когда решил он, что скорей умрет,Чем будет тряпкой. И на этот разБез ясного ответа не уйдет!
Средь городского шумного движеньяОн шел вперед походкою бойца,Чтоб победить иль проиграть сраженье,Но ни за что не дрогнуть до конца!
Однако то ли в чем-то просчитался,То ли споткнулся где-то на ходу,Но вновь краснел, и снова заикался,И снова нес сплошную ерунду.– Ну, вот и все! – Он вышел на бульвар,Достал портрет любимой машинально,Сел на скамейку и сказал печально:– Вот и погиб «решительный удар»!
Тебе небось смешно, что я робею.Скажи, моя красивая звезда:Меня ты любишь? Будешь ли моею?Да или нет? – И вдруг услышал: – Да!
Что это? Бред? Иль сердце виновато?Иль просто клен прошелестел листвой?Он обернулся: в пламени закатаОна стояла за его спиной.
Он мог поклясться, что такой прекраснойЕще ее не видел никогда.– Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный!Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да!
Вторая любовь
Что из того, что ты уже любила,Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь.Все это до меня когда-то было,Когда-то было в прошлом, не теперь.
Мы словно жизнью зажили второю,Вторым дыханьем, песнею второй.Ты счастлива, тебе светло со мною,Как мне тепло и радостно с тобой.
Но почему же все-таки бывает,Что незаметно, изредка, тайкомВдруг словно тень на сердце набегаетИ остро-остро колет холодком…
О нет, я превосходно понимаю,Что ты со мною встретилась любя.И все-таки я где-то ощущаю,Что, может быть, порою открываюТо, что уже открыто для тебя.
То вдруг умело галстук мне завяжешь,Уверенной ли шуткой рассмешишь,Намеком ли без слов о чем-то скажешьИль кулинарным чудом удивишь.
Да, это мне и дорого и мило,И все-таки покажется порой,Что все это уже, наверно, было,Почти вот так же, только не со мной.
А как душа порой кричать готова,Когда в минуту ласки, как во сне,Ты вдруг шепнешь мне трепетное слово,Которое лишь мне, быть может, ново,Но прежде было сказано не мне.
Вот так же точно, может быть, пороюНет-нет и твой вдруг потемнеет взгляд,Хоть ясно, что и я перед тобоюНи в чем былом отнюдь не виноват.
Когда любовь врывается втораяВ наш мир, горя, кружа и торопя,Мы в ней не только радость открываем,Мы все-таки в ней что-то повторяем,Порой скрывая это от себя.
И даже говорим себе нередко,Что первая была не так сильна,И зелена, как тоненькая ветка,И чуть наивна, и чуть-чуть смешна…
И целый век себе не признаемся,Что, повстречавшись с новою, другой,Какой-то частью все же остаемсяС ней, самой первой, чистой и смешной.
Двух равных песен в мире не бывает,И сколько б звезд ни поманило вновь,Но лишь одна волшебством обладает,И, как ни хороша порой вторая,Все ж берегите первую любовь!
Спор
Однажды три друга за шумным столомПустились в горячие споры о том,Что женщина ценит превыше всегоВ характере нашем мужском.
Первый воскликнул: – К чему этот шум?Скажу без дальних речей,Что женщин всегда покоряет ум.И это всего важней!
В этом наш главный авторитет.Ум – это все, друзья.«Да здравствует разум!» – сказал поэт,И лучше сказать нельзя!
Второй, улыбнувшись, приподнял бровь:– Совсем не в этом вопрос.Женщина – это сама любовь!И любит она всерьез.