4
Произведения Гесиода принадлежат к тому периоду греческой культуры, который принято называть архаическим, в отличие от последующего классического. Границами его служат середина VIII -начало V в., в литературе — от поэм Гомера до ранних трагедий Эсхила и творчества Пиндара. Последнее, хотя оно хронологически и вторгается в V век вплоть до его середины, по сумме мыслей и художественных приемов все еще остается достоянием архаики.
Самым важным признаком литературы этого времени является устный характер ее восприятия, идет ли речь о больших поэмах, исполняемых по частям в течение нескольких праздничных дней, или о коротком стихотворении, которое декламируется в сопровождении лиры или флейты в кругу друзей, перед строем воинов, при брачном обряде. Отсюда — целый ряд специфических художественных приемов, восходящих к фольклору; в той или иной мере они присущи и Гесиоду, хотя его поэмы, лишенные сюжета, представляют меньше возможностей для использования этих приемов, чем героический эпос.
Первый из них — употребление застывших фразеологизмов, большей частью прикрепленных к определенному месту гексаметра. Так, например, всегда во второй половине стиха встречаются формулы: "боги, податели благ" (Теог. 46, 111, 633, 664), Зевс — "отец бессмертных и смертных" (Теог. 542, 643, 838; Труды. 59), "Земля-великанша" (Теог. 159, 173; 479). Напротив, сочетание "Зевс Кронид" почти всегда помещается в начале стиха (Теог. 412; Труды. 18, 138, 158, 168). Имя беспутного брата Гесиода нельзя отнести к фразеологизмам, но показательно, что из десяти обращений к нему 4 начинают стих (обычно с сопровождающим "ты же это обдумай" или "выслушай"), а 3 — заканчивают.
Другой прием — повторение нескольких стихов (Теог. 151-153 = 670-672, чтобы напомнить слушателю характеристику Сторуких; 166=172, где Крон повторяет слова Реи, заменив определение "вашего" на "нашего"; 722 сл. = 724 сл. с заменой "от неба" на "от земли").
Очень часто пользуется Гесиод лейтмотивами, когда одно и тоже слово либо без конца повторяется на протяжение всей поэмы, либо скапливается в нескольких стихах подряд: поэт буквально вдалбливает в голову слушателей особенно важную для него мысль. Первый случай представлен в "Теогонии", где всего лишь три глагола (τίκτω, γίγνομαι, μίγνυμι) и одно существительное φιλότης обозначают сочетание полов и рождение потомства, встречаясь в общей сложности свыше 100 раз, т.е. примерно один раз на каждые 11 стихов. Другой случай наблюдаем в "Трудах и Днях": капитальное для поэта понятие δίκη и его производные концентрируются в законченных по смыслу отрезках текста, 213-228 и 274-285, таким образом, что в первом отрезке они повторяются восемь раз, во втором — пять. Путь к справедливости — труд, и в 308-316 мы встретим слово ἔργον и его производные семь раз в девяти стихах. Не брезгует Гесиод этим приемом и там, где речь заходит о более частных предметах, например, как важно находиться в хороших отношениях с соседом: в 344-350 слово γείτων повторяется пять раз; как важно вовремя дать взаймы и получить поддержку: глагол "давать" и производные повторяется 12 раз в пяти стихах (354-358). Два раза трехстишия начинаются с анафоры весьма значащих понятий: стыд сопутствует бездельнику (317-319); заря — лучшее время для начала всякого дела (578-580; в переводе анафора не передана).
В сущности, к той же технике повторений надо отнести и возвращение к однажды названным лицам или мотивам. О рождении Муз от Мнемосины сообщается в Теог. 52-57, затем все девять перечисляются по именам, 75-79, и снова об их происхождении — 915-917. Музы славят Ночь уже в прологе (20), затем рожденные ею Эфир и День упоминаются в 123-125 и, наконец, почти сотню стихов спустя, дается полное описание ее потомства, 211-232. Трижды сообщается о победе Зевса над Кроном (71-73, 178-181, 494-496); дважды братья признают его первенство и вручают ему власть: 501-506 и 883-885. Можно привести еще много подобных примеров, где современный редактор посоветовал бы свести разбросанные в трех-четырех местах сведения воедино, но у архаического поэта была своя логика…
Так, в повествовании о Прометее Гесиод сначала рассказывает о его наказании, а потом о причине кары (Теог. 521-525, 535-560). Не логичнее было бы поступить наоборот? Но первые пять стихов примыкают к перечню других супостатов, и, назвав имя Менетия, брата Прометея, нельзя оставить без ответа вопрос, а как же Прометей? Удовлетворившись тем, что с ним "все в порядке", аудитория может и подождать с объяснениями, которые отодвигаются еще на десяток стихов, потому что в них умещается рассказ о его освобождении Гераклом, — разумеется, Зевс дал на это свое молчаливое согласие. Так достигаются сразу три цели: прославляется милосердие Зевса, успокаивается волнение по адресу Прометея (хоть он и виноват, но, шутка сказать, каждый день терпеть такие мученья!), и лишний раз (ср. 289-295, 312-318) возвеличивается Геракл — свой, беотийский герой (ср. снова о нем — 950-955), и всё это благодаря тому, что следствие поставлено впереди причины.