И что землёю станешь ты. Не хочешь ты постигнуть, Что для тебя создал Господь творение всё это.
И если в ад ты угодишь — всё для тебя пропало,
И жертва, что принес Христос, тебя спасти не сможет.
Ты справедливо пострадал, Христос же опечален,
Что дьявола послушал ты, презрев Христа Владыку.
Ведь Он распялся, чтоб тебя освободить из плена,
А ты великою Его вдруг пренебрег любовью.
Так вразумись, возлюбленный, и плачь на всякий день свой, И знай, что никого из нас враг наш не пожалеет.
Всю жизнь тебя прельщает он и многолетьем манит, Ввергает в быстротечные, найдя предлог, заботы,
Чтоб ты молитву позабыл, не каялся, не плакал,
Чтоб не помиловал тя Бог, а враг — не потерял бы.
В тебе приятеля найти он в час желает смертный,
Хвалясь, что у него в аду томятся христиане.
Соперничает со Христом — ведь у него там, в бездне, Немало есть монахов и преступников закона.
Ведь оправдаться хочет враг, как будто не один он
Стал с Богом враждовать, но с ним — и множество людское,
Они же все, увы, в тот час услышат изреченье:
Идите от Меня все прочь, проклятые, — о горе!
В огнь вечный, что диаволу и бесам уготован,
За то, что Бога всяческих — Меня вы презирали.
Да не случится этого, Христе, нам всем увидеть,
Услышать, претерпеть, познать, навек Тебя лишиться,
Но Сам нас просвети, чтоб всё смогли мы здесь оставить, Чтоб возлюбили мы Тебя отныне на все веки.
Аминь.
О смерти
Коль ты, о мой возлюбленный, о смерти вопрошаешь, Немного расскажу тебе твоей же ради пользы. Послушай со вниманием, с благоговеньем Божьим,
Чтоб плод стяжать спасения, которого ты ищешь.
Возлюбленный! Смерть такова: наполненная страхом, Она горька и холодна, полна лишь отвращенья,
Она от Бога нам дана за преслушанье наше И дозволенье есть у ней карать нас в наказанье.
И не щадит она царей, стратигов не боится,
И храбрецы ей не страшны — кто сможет с ней сразиться Богатым смерть не ублажить, дары и честь — ничто ей, Но словно тать грядет она и всех в свой час находит.
Нет к нищим состраданья в ней, сирот не пожалеет, Вдовицам не сочувствует и не щадит младенцев.
Не важно смерти, кто пред ней — юнец или девица,
Ей всё равно, старик седой иль старица пред нею,
Но как приходит приговор — так долг велит отдать ей.
Монахи не в чести у ней, равно не чтит монахинь,
Ей дела нет, кто перед ней — священник иль епископ, Святой ли, праведный стоит иль преподобный инок — Она стрелой пронзает всех, в нее ж попасть не могут.
Итак, если из смертных кто не согрешать желает,
Тот во все дни свои пускай о смерти поминает —
И радости исполнится, когда ее увидит,
Ведь умереть всем предстоит равно и неизбежно.
Но праведников смерть ничуть уж устрашить не может.
Они готовы и ее всечасно ожидают,
И чают с горечью мирской навеки распроститься.
И если кто желает прочь от мира удалиться,
Пусть ко гробам пойдет и там пусть постоит немного.
Там он услышит мертвых речь, безмолвное вещанье Костей бездушных, что давно спят крепким сном в могиле. Так тотчас мудрым станет тот, кто меж гробов походит, Красотам мира он с тех пор совсем внимать не будет.
Там он увидит и царей, и воевод умерших,
Которых из солдат никто узнать уже не в силах,
Увидит там и богачей, имевших миллионы, —
Они от нищих и рабов теперь неотличимы.
Нет места там ни мужеству, ни славе, ни богатству,
И будь ты самый слабый здесь, там равен оным будешь. Вот так всех укрощает смерть: и немощных, и храбрых, Почтенных, знатных, мудрых, и смиренных, и негодных.
И только смерть — она одна! — нам ясно показует,
Сколь тело наше, брат, мало, когда во гроб кладется. Смерть равно попирает всех, будь кто высок иль молод, Младенцев, юношей, и всех, кто старости достигнул.
Итак, что пользы в красоте телесной человеку?
Во множестве имений и в любом людском богатстве? Цветешь — засохнешь, бел лицом —
внезапно почернеешь,
А тот, кто разговаривал, окажется безгласным.
Ты червь — и потому опять к червям вернуться должен. Увы! Зловоннейший навоз — о горе! — это тело.
И братья, и родители, и сродники, и други
Как узрят — отвращаются, сносить не в силах смрада.
Итак, где украшения? Где наслажденья? Роскошь?
Ведь этому всему конец, когда достиг ты гроба. Положен Смертию предел всем нашим дням отныне,