17. Он сказал: «Если увижу, что самый возлюбленный мой увлекает меня в душевный вред, то немедленно отвергну его от себя, то есть прекращу знакомство и сношения с ним».
18. Поведали о авве Агафоне, что он в течение долгого времени занимался с учениками своими построением себе келлии. Не прошло еще недели, как они устроили окончательно келлию, и начали жить в ней, — авва увидел на месте что-то вредное для души и сказал ученикам своим то, что Господь сказал Апостолам: востаните, идем отсюду315. Этим ученики очень огорчились и сказали старцу: «Если у тебя было намерение переселиться отсюда, то зачем мы подверглись такому труду, строя келлию долгое время? И люди начнут соблазняться на нас, начнут говорить: «Вот они опять переселяются! не могут ужиться на одном месте!» Старец отвечал: «Если переселение наше послужит соблазном для одних, то для других оно послужит назиданием; найдутся и такие, которые скажут: блаженны эти иноки, переселившиеся ради Бога и презревшие свою собственность ради Его. Я решительно говорю вам, что немедленно иду; кто хочет, пусть идет, а кто не хочет, пусть остается». Ученики пали к ногам его, прося, чтоб он согласился взять их с собою316.
19. Однажды авва Агафон шел по дороге с учениками своими. Один из них нашел на дороге небольшую связку зеленого мелкого гороху и сказал старцу: «Отец! Если ты благословишь, то я возьму это». Старец внимательно посмотрел на него и, как бы удивясь, спросил: «Разве ты положил тут эту связку?» Брат отвечал: «Нет». Старец сказал: «Как же ты хочешь взять то, чего не положил?»317
20. Спросили авву Агафона: «Что — больше: телесный ли подвиг, или душевное делание?» Старец отвечал: «Подвижника можно уподобить древу: телесный подвиг — листьям его, а душевное делание — плоду. Писание говорит: всяко древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо318. Из этого явствует, что цель всего монашеского жительства — стяжание плода, то есть умной молитвы. Впрочем, как нужны для древа покров и украшение листьями, так нужен для монаха и телесный подвиг».
21. Братия спросили авву Агафона: «Какой подвиг в монашеском жительстве труднее прочих?» Он отвечал: «Простите меня! полагаю, что подвиг молитвы труднее всех прочих подвигов. Когда человек захочет излить пред Богом молитву свою, тогда враги, демоны, спешат воспрепятствовать молитве, зная, что никакой подвиг столько не опасен для них, сколько опасна молитва, принесенная Богу от всей души. Во всяком другом подвиге, который возложит на себя посвятившийся монашескому жительству, хотя бы он нес этот подвиг настойчиво и постоянно, стяжавает и имеет некоторое упокоение; но молитва до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы»319.
22. Авва Агафон говорил: «Я никогда не поставлял вечери любви; принимать и подавать душеспасительные наставления было для меня вечерею любви. Думаю: доставление душевной пользы ближнему заменяет собою представление ему вещественной пищи».
23. Авва Агафон, когда видел какое-либо дело и помысл побуждал его к осуждению, — говорил сам себе: «Агафон! ты не сделай этого!» Таким образом помысл его успокоивался320.
24. Брат сказал авве Агафону: «Мне дана заповедь, но исполнение заповеди сопряжено со скорбию: и хочется исполнить заповедь, и опасаюсь скорби». Старец отвечал: «Если б ты имел любовь, то исполнил бы заповедь и победил бы скорбь»321.
25. Когда настало время кончины аввы Агафона, — он пребыл три дня без движения, имея отверстыми глазами и содержа их в одном направлении. Братия толкнули его, сказав: «Авва! где ты?» Он отвечал: «Предстою Суду Божию». Братия сказали ему: «Отец! Неужели ты боишься?» Он отвечал: «Хотя я старался всеусильно исполнять заповеди Божии, но я человек, — и не знаю, угодны ли дела мои Богу». Братия сказали: «Неужели ты не уверен, что дела твои благоугодны Богу?» Старец сказал: «Невозможно удостовериться мне в этом прежде, нежели предстану Богу; потому что иной суд Божий и иной — человеческий». Когда братия хотели еще сделать вопрос, — он сказал им: «Окажите любовь, не говорите со мною, потому что я занят». Сказав это, он немедленно испустил дух с радостию; братия видели, что он кончился, как бы приветствуя своих возлюбленных друзей.