6. 1. Стоит лишь взглянуть на картины, собранные в Мусее[35], на Диогена, говорю, на Сократа, на кого угодно из мудрецов эпохи (αίώνος), как ты сразу же думаешь: уж не клуб ли лысых я рассматриваю? И пусть не путают меня ни Аполлоний[36], ни иной какой чародей, сведущий в волшебстве: такие люди, даже будучи лысыми, могли лишь казаться волосатыми обманутым толпам. Возможно, чародейство вообще не есть мудрость, и тот, кто творит чудеса, не знанием обладает, но властью. Законодатели же наши полагали мудрость вещью наидостойнейшей, для чародеев же держали палачей. Так что даже если Аполлоний и был волосат, для нас это ничего не значит; несмотря на всё это, мне мил Аполлоний, и я хотел бы его сопричислить к лысым. 2. Можно даже рискнуть обратить вышесказанное, перейти от утверждения: «Если некто мудр, то и лыс», – к утверждению: «Если некто не лыс, то и не мудр». Но не иначе дело обстоит и у богов. Посмотрим на таинства Диониса: члены фиаса[37] покрыты власами: одни своими, другие накладными – ничто не вакхично так, как небрида[38], другие же заимствуют шевелюру сосен[39]. Все эти люди взмахивают руками, они переполнены жизненной силой в безпорядочной пляске, словно пьяные: каким бы ни было в таинствах опьянение, выглядят они согрешившими необузданностью природы[40]. 3. Силена же, которого даже во время вакхических действ представляют педагогом[41] Диониса, наделяют кафедрой[42] и кнутом[43]. Я думаю, это и в самом деле необходимо: один плешивый[44] обладает умом и воздержностью среди множества смятенных [и волосатых]. Немаловажным представляется также и то, что Дий отмечает Диониса более других богов, что он рядом со своим чадом, уча его уму-разуму. Потому необходимо, чтобы Дионис пил неразбавленное вино, приходил временами в исступление под влиянием природных желаний и присоединялся в безумии к танцам вакханок; необходимо и чтобы Силен умерял его сумасшествие, опасаясь, как бы не отдался он своим низменным влечениям, огорчив своего отца [Зевса] непослушанием. 4. Выше мы надлежащим образом доказали, что там, где есть разум, нет волос, а там, где есть волосы, нет разума. Поэтому-то Сократ, сын Софрониска – обычно скромный и менее, чем кто-либо другой, склонный выслушивать чужие похвалы – не отказал, однако же, себе в удовольствии похвастаться своим сходством с Силеном[45]. [А мы знаем, что] единственное, чего хотел Сократ, это устроить свою голову так, чтобы она была вместилищем ума. Вышло, однако, так, что среди многих непонятых невеждами сократовских сентенций оказалось и это чрезмерное восхваление своего сходства с Силеном. [Не принимающие во внимание значение лысины для ума неучи игнорируют этот случай, не будучи в состоянии связать его с тем, что известно нам о Сократе!] 5. Но если шевелюра цветет полным цветом в детстве, когда разума еще нет, но не сопутствует зрелым летам, вселяющим в живые существа ум и рассудительность, если она оставляет старость, то что тут можно сделать, если не осудить алогическую природу волос? Если же кто-то растит волосы, будучи уже стариком, то он и в старости действует неразумно[46] – что делать, не всем людям удается стать совершенными. 6. По-видимому, дело обстоит так, что ум и волосы несовместимы, но взаимоисключают друг друга, как свет и тьма. Пытающийся исследовать этот вопрос сталкивается с величайшими трудностями. Итак, мы постараемся, приняв во внимание всё необходимое, благоговейно обратиться к сокрытому.
7.1. Первые сущие – просты, пестра же нисходящая природа. Материя – последнее сущее, а тем самым и самое пестрое. Если она и принимает что-то божественное, то не принимает все то, что принимает, разом и непосредственно (εύθύς). Принимая явления (έμφάσεις) и семена [божественного], она обвивается вокруг них и сама окрест них становится многой. Возможно, дело обстоит так, что она только принимает то, чем обладает; возможно, она в момент первого столкновения по необходимости противостоит [божественному] и превозмогает его, до тех пор пока явление не усовершится. Возможно как то, так и другое: эти учения не враждебны друг другу, как это может на первый взгляд показаться. 2. Но поскольку все это не входит в круг нашего рассмотрения и было упомянуто мной по другим причинам, постольку теперь нам следует продемонстрировать на самих вещах, что в вещах несовершенных властвует природа[47], когда же они набирают силу, то она уходит с дороги. 3. Но разве сперматические логосы[48] не суть что-то божественное, даже если они суть последний предел (τό έσχατον) божества? Их цель – плод, но прежде чем они достигнут ее, взгляни на торжественное шествие и красоту природы. Посмотри на корни, на стебель, на лубок и кору, на то, как одна кожица нарастает на другую. Плод еще сокрыт и несовершенен, но вот он появляется, и все остальное в растении увядает, мимо идут детские забавы материи – совершенство не нуждается в нарядах. И вот уже совершенен плод, и в нем иной сперматический логос. Потому-то Элевсин чествует праздником откровение[49] Деметры. 4. Если же ум – божественнейшее из приходящих свыше семян, если он вселяется в голову, то его плод есть ум-в-материи (ένυλος νοϋς), так же как пшеница есть плод своего логоса: [таким вот образом] обыкновенно творит природа. Да, чудесные вещи она творит с головой: прославляет ее красотой волос, так же как лубок или кору, или, клянусь Дием, дело обстоит в точности как с цветами, которыми она радует растения прежде плодоношения. 5. Однако же растение не плодоносит, не сбросив цвета, так же и ум не появляется в голове, пока она не станет столь совершенной, что отбросит излишки, словно бы выплюнув или смахнув с себя весь природный вздор, так что облысение можно рассматривать как доказательство того, что голова уже может считаться совершенным плодом. Если ты видишь строго оголенную голову, считай, что разум уже основался в ней и полагает ее храмом Божьим.
35
Речь идет об Александрийском храме Муз – одном из главных научных и культурных центров античного мира, именем которого и называются все наши «музеи».
36
Имеется в виду известный неопифагореец и чудотворец I в. н.э. Аполлоний Тианский, мало того обладавший роскошной шевелюрой, но еще и по пифагорейскому обычаю не стригший ее.
39
Имеются в виду венки из сосны, которыми увенчивались вакханты (нетрудно увидеть здесь типологическое сходство с терновым венцом); «шевелюра» – κόμας – слово, обозначающее одновременно листву/зелень и шевелюру/прическу, что-то вроде нашего «поросль», но у нас это слово применяется только к пробивающимся усам и бороде.
42
Античная кафедра, в отличие от нашей, – это не разновидность бюро, но удобное сиденье, кресло.
43
Нетрудно увидеть, что Силен обладает теми же атрибутами, что и христианский епископ, ибо посох и кнут тождественны по функциям.
45
См.: Платон. Пир, 215а-b. Строго говоря, у Платона Сократ не хвалится этим, но выслушивает такую сомнительную похвалу от Алкивиада. См. также: Ксенофонт. Пир, 4. 19.
46
Греческий глагол «растить волосы» – κομάω – означает также «гордиться, чваниться». На игре этих двух его значений построена фраза.
48
Стоический термин. Был переосмыслен и усвоен римской школой неоплатонизма, см., например: Плотин. Эннеады, 4. 3. 10.
49
Aνακαλυπτήρια – «праздник снятия покровов с невесты, праздновавшийся на второй или третий день после свадьбы, когда молодая жена в первый раз являлась без покрова». – Вейсман А.Д. Древнегреческо-русский словарь. С. 87. Вероятно, имеется в виду некая вуаль, закрывавшая лицо невесты во время свадебных обрядов, ибо во все остальное время – и до, и после замужества – греческие женщины ходили с открытыми лицами.