Вышибить головой небо[197]– к этому стремится невоспитанная натура, когда дорвется до власти. Да будет! Пусть властвует! Пусть воспользуется своей природой и удачным моментом! Пусть убивает и заточает всякого гражданина, какого захочет! Нам достаточно пребывать в том чине, в который поставил нас Бог, быть свободным от общения с подонками, уши очистив от горестной тины людского злословья[198], отказаться предстательствовать за претерпевших несправедливость, приводя в оправдание и вам, и народу тщету моих прошлых стараний. Человек большого ума поступил бы так и прежде, чем обрел подобный мне опыт; теперь же мы и в самом деле ждем, чтобы Вы, исходя из самих дел, согласились в том, что соединять добродетель политическую и священническую – все равно, что свивать несвиваемое[199].
В древнее время были люди, являвшиеся одновременно священниками и судьями: и египтяне, и евреи долгое время имели на троне священников. Впоследствии, как мне кажется, по мере осуществления человечеством Божьего дела, Бог разделил эти два образа жизни, и были явлены священник и начальник (ὁ ἡγεμονικὸς). Последнего завернули к материи, а первого Бог поставил вместе с Собой; политики поставлены заниматься делами, а мы – молитвами[200]. Но от тех и других требует Бог красоты. Зачем же ты возвращаешься назад?! Зачем пытаешься соединить то, что благодаря Богу существует раздельно[201]? Ты стремишься не править, но вмешиваться в чужое правление, и что может быть более жалким? Ты нуждаешься в заступничестве [по гражданскому делу]? Отправляйся к тому, кто печется о гражданских законах. Тебе нужен Бог? Иди к священнику города; здесь [в доме епископа] ты не обретешь всего возможного, но я отнесусь к тебе со вниманием, а если мне предоставят покой, то, возможно, я обрету и [возводящую к Богу] силу, ибо отвращение от материи есть вместе с тем обращение к Богу[202].
Цель священнослужения есть созерцание (это не отрицает его названия); созерцанию же и деятельности возникать вместе не надлежит. Ибо начало деятельности – порыв (ὁρμμὴ), и нет никакой деятельности, началом которой было бы бесстрастие. Напротив, пустота от страстей требуется от души, имеющей принять Бога[203]. «Нечистому, ибо – говорят – не дозволено соединяться с чистым»[204]. «Имейте досуг (σχολάσατε) и знайте, что Я – Бог»[205]. Досуг необходим философствующему священнику. Я не осуждаю епископов, занимающихся делами, но я с трудом справляюсь с тем и другим и восхищаюсь теми, у кого хватает на это сил.
Да, я недостаточно силен, чтобы «рабствовать двум господам»[206]; так что если есть те, кто не претерпевает вреда, спускаясь [с высот созерцания], то они могут и совершать богослужение, и защищать города. Солнечный луч, даже попав в болото, останется чистым и незапятнанным[207], если же я провалюсь в трясину, то мне потребуется и родник, и море. Если бы ангел мог жить человеческой жизнью более тридцати лет и не вкусить зла материи, привязавшись к ней, то разве должно было бы Сыну Бога спускаться к нам? Должно переполняться силой – чтобы, общаясь с худшими, оставаться в определениях своей природы и не заразиться никакой страстью. Такая жизнь – гимн Богу. Человеку следует умолять о ней, если он, конечно, всерьез осознал бессилие своей природы.
В рамках этих определений я и буду с вами общаться. Я не отказываюсь выносить суждения о благоприятном моменте, чтобы, когда он настанет, «спуститься не спускаясь»[208], т. е. сделать большое добро, обратив [того, кому это пошлет Господь, к Благу] – таким образом действует и Бог, занимаясь политикой (πολιτεύεται). Растратить же себя [в мірских делах] – это ужас, которого не терпит ни природа Бога, ни тот, кто направляет себя к Богу. Если я стану заботиться о своем движимом и недвижимом имуществе, если стану подсчитывать дневные и годовые расходы и поскуплюсь уделить вам время, тогда я хвастун [кичащийся анахоретскими добродетелями] и недостоин прощения. По если дело обстоит так, что я и прежде не заботился о домашних делах, и устраивал свою жизнь таким образом, чтобы дать осуществиться действительности ума[209], то что же поразительного в том, что я удостаиваю вас точно того же [, считая второй семьей]? Это, однако, вам не нравится, поскольку другие [митрополиты] в тех же обстоятельствах прекрасно проводят время обоими способами [– и в созерцании, и в деятельности]. Что ж, у вас есть возможность решить [этот вопрос с большей пользой] для народа, полиса, церквей и меня. Я не откажусь от священнослужения: никогда столькое не будет по силам Андронику! Но точно так же как я не был публичным (δημόυσιος) философом, не добивался аплодисментов в театре, не открыл собственной школы (и от этого ничуть не менее был и желаю впредь оставаться философом), – так же, говорю, я решил не быть публичным священником.
197
Ср.: Гомер. Илиада, 4. 443, где аналогичное выражение используется по отношению к Распре, сестре и подруге Ареса. Ср. также: Письмо 15 (79), 7.
199
В оригинале стоят производные от глагола «прясть». До Синезия это выражение не встречается (по крайней мере, в дошедших до нас источниках). Однако позднее мы находим его у многих авторов вплоть до XIV в. (ср., например: Иоанн Филопон. Комментарий на «Физику» Аристотеля, 1.2; Феофилакт Ахридский, РС 126, 2286; Георгий Пахимер. Declamatio, 8; Феодор Метохит. Личные заметки и наблюдения, гл. 26).
204
Высказывание, хорошо известное со времен Платона и широко используемое платониками. Ср.: Платон. Федон, 67b. Синезий и сам не единожды цитирует его. Ср., например: Письмо 79 (137), 49–51.