Делом – с того момента, когда он прибил к дверям [кафедральной] церкви рескрипт, которым запрещал жертвам своего беззакония прибегать к неприкосновенному алтарю с мольбой о защите[214]. Священникам [Всемогущего] Бога он угрожал так, что испугались бы и Фаларис Акрагантский, и Кефрен Египетский и Сеннахерим Вавилонский[215], пославший в Иерусалим людей, поносивших Езекию и Бога. В тот день, когда он, имея в виду оскорбить Христа, повесил на святых вратах свой злоречивый пасквиль, я пережил второе распятие Бога [вновь услышав стук молотка]. И это видело солнце, и тому свидетели люди! А случилось это не при Тиберии Клавдии, отправившем Пилата управлять Иудеей, но при потомке благочестивого Феодосия[216], обладающего сейчас у римлян священной властью, в ущерб которой Андроник добился для себя начальства, обуянный гордыней Пилата. Иноверцы[217], и особенно иудеи, проходившие мимо, смеялись – видя, что за свиток прибит к кресту Христа: надпись была составлена с соблюдением титулатуры, хоть и была сделана по умыслу нечестивца, Христос в ней величался царем [что выглядело прямой насмешкой над Евангелием и вызывало кощунственный смех] – язык соответствовал [скрытому] намерению Андроника [даже если он сам и не знал об этом]!
После этого позорища ситуация стала еще тяжелее, ибо вслед за этим губернатор расправился с одним из своих врагов (врагами же они были потому, что тот всерьез намеревался жениться, а Андроник этому сильно противился). Его подвергли пыткам теми отвратительными орудиями, о которых мы говорили выше (хорошо бы им не быть переданными преемникам, но быть уничтоженными вместе с тем, с кем вместе они у нас и появились – так, чтобы потомки знали об инсигниях власти Андроника лишь понаслышке!).
Итак, орудия пыток были применены к мужу благородному, невинному, но несчастному – все это происходило в самый полдень, когда солнце стоит в зените, чтобы только тюремщики были свидетелями убийства. И все же ему довелось узнать, что церковь сочувствует страданиям [претерпевающего несправедливость], ибо как только мне стало известно о происходящем, я тут же, в чем был, бросился к месту казни, только для того, чтобы быть рядом с этим человеком, взять на себя часть его несчастья. Услышав об этом, Андроник пришел в бешенство – как же, нашелся епископ, осмелившийся пожалеть ему ненавистного! Много говорил он беззаконного в порыве дерзкого легкомыслия, раззадоривая Фоаса, которым он пользуется как орудием, нанося раны обществу. Наконец, достигнув предела безумия, он произносит слова в высшей степени безбожные: «Напрасно этот человек надеется на церковь, никто не избегнет рук Андроника, даже если бы сумел с мольбой припасть к коленям Самого Христа!» Эти вот слова с безобразной решимостью (ἀπαιδεύετῳ γνώμῃ) произнес он трижды, после чего перестал быть человеком, подлежащим назиданию, и стал тем, кого следует отсечь как неизлечимо больную часть, чтобы через общение с ним и здоровое не сорастлилось. Ибо скверна заразна, прикасающийся к требующему очищения [уже] наслаждается мщением [небес][218]. Должно быть чистым пред Богом и телом, и помыслом (γνώμῃ). Потому церковь Птолемаиды предписывает всем церквям-сестрам земли[219]:
«Андронику и его домашним, Фоасу и его домашним, да не будет открыто ни одно святилище Бога. Всё священное да будет для них закрыто – и храмы, и ограды святых мест. Дьяволу нет части в раю, если же он тайком проникнет туда – будет извергнут. Все [люди принадлежащие к вселенской Церкви] – и частные лица, и должностные, и особенно священники – да не разделят [отныне] с ними ни крова, ни трапезы, да не вступят с ними ни в какую беседу в течение всей их [Андроника, Фоаса и их присных] жизни, а по смерти да не примут участия в погребальной процессии.
Если же кто-то по причине малости нашего города отнесется с презрением к нашей церкви и примет тех, кого она отлучила, не считая необходимым ей подчиниться из-за ее бедности, то он произведет в Церкви, единства которой желал Христос, раскол. Кто бы он ни был – левит[220], пресвитер, или епископ – он будет поставлен нами в том же чине, что и Андроник: мы не протянем ему руки, откажемся сесть с ним за трапезу и, тем более, не допустим к приобщению неизреченного таинства. Так будет со всяким возжелавшим быть вместе с Андроником и Фоасом».
214
Право убежища в церкви, признаваемое на местах в качестве обычая, было узаконено лишь в 419 г. в западной части Империи и только с 23 марта 431 г. в восточной (CTh. IX, 45, 4). Конституция же, действовавшая во времена Синезия (СТh. IX, 45, 3 от 27 июля 398 г.), требовала выводить осужденных из церкви, где они укрылись (в первую очередь это относилось к куриалам и государственным должникам). Таким образом, формально Андроник своим запретом не нарушал закона, если бы речь шла не о жертвах его произвола, а о действительных преступниках.
215
Эти три легендарных правителя славились своей неимоверной жестокостью. Фаларис, тиран Акраганта (IV в. до н. э.), известен тем, что медленно поджаривал своих врагов внутри медного быка. О ненависти египтян к фараону четвертой династии Кефрену (правил ок. 2600 г. до н. э.) ср.: Геродот, И. 127–128. Сеннахерим – царь ассирийский, сын и преемник Салманассара, разрушившего царство Израильское, проводил жизнь в войнах, обложил данью Езекию, царя Иудеи, но не смог завоевать Иерусалим (4Цар. 18:13; Ис. 36:1).
216
Во время написания этого Письма в западной части Империи правил сын Феодосия Гонорий, а в восточной части – Феодосий II.
217
По преимуществу ариане, которые преобладали в Киренаике во времена правления Константа II (337–361) и Валенса (364–378) и сохранились до времени епископства Синезия. Ср.: Письмо 22 (4) против евномиан, которое датируется как раз 412–413 гг.
218
Очень приблизительный перевод фразы: ὀ θίγων ἐναγοῦς ἀπολαύει τῆς προϛτροπῆς. Французский переводчик передает это так: et guand on a touche I’impur, on s’attire la malediction celeste.
219
Синезий был не первым епископом, использовавшим санкцию отлучения от церкви, однако первым провинциальным епископом, решившимся на это. Подобные ситуации имели место в IV в., но по инициативе видных деятелей церкви или же епископов, имеющих резиденцию в столицах (Константинополе, Медиолане). Синезий впервые применил эту санкцию в провинции, имеющей второстепенное значение для Империи.