Вот почему следует принять наказание по возможности быстро[44], и принять от людей, а не от даймонов. Говорится также нечто, что убеждает меня в том, будто претерпевшие несправедливость властны увеличить или уменьшить наказание нанесших ее им[45]. Из этого следует, что довольно близко друг к другу те, кто совершил большое зло, и те, кто допустил много незначительных проступков относительно многих людей, ибо каждый [из потерпевших] требует возмещения, и [небесный] суд должен удовлетворить всех их. Если же для кого-то выздоровление возможно, то сильное влияние на судью оказывает то, что душа прежде [в земной жизни] перенесла многое, так что находит жалость и у тех, кому нанесла несправедливость. Когда же душа блаженного Эмилия будет к тебе всего снисходительнее? Я думаю, вернее даже точно знаю, что уважаем всякий умоляющий, который сам себя подверг наказанию. У нас [в Пентаполе] был случай, когда человека оправдали в грехе и освободили от наказания, поскольку он сразу же признал вину и заявил, что достоин кары, – искупив тем самым вину. Стремящийся же [в видах оправдания] извлечь пользу из того, что его несправедливость была мотивирована имуществом или лицами, лишь усиливает гнев потерпевших.
А что станет с тобой, если [внезапно постигшее] жестокое наказание или иное что принудит тебя выйти из тела, если душа сама увидит себя, не имея уже языка, отрицающего гнев, но обладая в себе отпечатком преступления? Не закружится ли у тебя голова? Не попадешь ли ты в тупик[46]? Ты будешь молчать, когда тебя поведут и предадут суду – и ты, и я, и все, кто не очистился предварительно публичным покаянием. Но мужайся, благородный муж, презирая удовольствие, доставляемое неправдой, будь благороден! Не людей тебе должно стыдиться, но сознаться в содеянном пред лицом судьи; посредством нынешнего наказания следует смягчить адскую кару, ибо величайшее благо – не согрешить, второе же – претерпеть суд [уже здесь][47].
Тот, кто долгое время творит несправедливости, оставаясь безнаказанным, должен считаться несчастнейшим из людей, о котором ни человек, ни Бог не заботится. Обрати внимание: о том, что безнаказанность есть путь ко злу, одни говорят, а другие слушают [и это не вызывает возражений]. Значит, наказуемость есть путь к добру, ибо разум наделяет противоположное противоположным же[48]. Следовательно, если бы мне сейчас случилось быть с тобой, ничто не помешало бы тебе преодолеть стыд и обличить себя; я же, напротив, встал бы на твою защиту и привел тебя к законам, как к врачам[49]. Дурак [, глядя на это,] мог бы сказать, что Синезий обвиняет Иоанна, но ты бы знал истину, состоящую в том, что я стал бы обвинять тебя с тем, чтобы обойтись с тобой бережно и заботливо, и чтобы, насколько это возможно в такой беде, поправить дело. Если преступление было совершено (о, пусть бы этого не было – и ради тебя, и ради города!), если ты дерзнул пролить родную кровь, то осквернены все[50]. Если чист и ты, и твой помысел (о, пусть бы так именно и было!), да будут прокляты те, кто возвел на тебя эту ложь! Их тоже в подземном мире ожидает возмездие [как и убийц], ибо нет образа жизни более ненавистного Богу, нежели образ жизни клеветника, смертельно ранящего, оставаясь невидимым. Не обладая благородством души, они совершают наихудшие из злодеяний. Говорят, что у них общий жребий с кинедами (κιναίδοις), ведь те – будучи первыми в разврате – и во многих других [пороках] не знают себе равных. Так что, застукав такого умельца за созданием кляуз, очевидно не имеющих ничего общего с действительностью, не нужно сомневаться, но необходимо вывести на чистую воду этого женоподобного мужа, самозванца, бессовестного поклонника Котис. Вернемся к тебе: исходя из этих моих слов, ты, возможно, докажешь, что слух о твоем братоубийстве – дело корыстных клеветников (συκοφαντοῦσαν), но это возможно [только] если ты и твои люди предстанете перед судом. Придя же в суд, скажи: «Есть некие люди, скрытно обвиняющие меня. Считая уместным скрываться, они осудили себя прежде любого суда. Однако, обвинения их многочисленны и тяжелы, есть опасность, что они убедят каких-нибудь [простецов] – столь коварно и искусно они распускают слухи». Затем ты изложишь причины злоречия о тебе: женитьба и нечестивое убийство; поскольку я знаю, что говорят, будто Спатал был послан на убийство тобой, то тебе следует привести этого человека и потребовать у суда, моля и припадая к ногам, чтобы он не дал тебе уйти, не исследовав дела, и не осудил тебя заочно. «Нет, – скажешь ты, – о, лучший из игемонов! Поскольку открыто меня никто не обвиняет, ты не должен отказываться от любых испытаний и пыток в стремлении выяснить правду. Повсюду кричат о Спатале – вот он. Он в твоих руках. Используй его тело [, чтобы добиться истины]. Если что-то было, он сегодня же должен открыто обвинить и себя, и меня».
48
Выражение, вошедшее в пословицу. Ср.: Платон. Филеб, 34е-35а; Григорий Назианзин. Речь 40, гл. 24 и др.