— Это точно! — поддержала Галка и совершенно некстати хихикнула.
— Чему ты смеешься? — немедленно обиделся Веня, который в отличие от гневливости обидчивостью как раз отличался.
— Я просто подумала, что тебе пора стричься, а Свят теперь тебя может подстричь только вместе с ушами.
— Глупости, — отмахнулся Веня. — Я уже договорился с Раечкой Нефедовой. Она тоже замечательный мастер. А все эти угрозы Святослава… Подумаешь, он порекомендовал нас Лебедевой, этой жуткой безвкусной особе! Зато мадам Грибанова обратилась к нам сама! А я знаю, что она в нашем городе ни у кого не шьет, за границей покупает или по каталогам заказывает. И тем не менее позвонила сама, записала свою дочку на понедельник! Я Святославу вчера это сообщил, по-моему, он аж задохнулся от зависти. К нему семейство Грибановых не ходит. Оно ходит к Раечке Нефедовой! Так сегодня, выясняя со мной отношения, Святослав раза три Грибанову поминал. Обзавидовался весь! Но так ему и надо!
— А кто такая эта Грибанова? — заинтересовалась Галка.
— О!.. — закатил глаза Веня. — Жена очень богатого человека и по совместительству владелица шикарного ювелирного магазина. Ее муж — строительный магнат, по крайней мере, на уровне нашего города. Кстати, он строил дом, где наш салон. И соседний дом тоже он строит. И вообще у него повсюду башенные краны стоят.
— Да, — оценила Галка, — впечатляющая клиентура.
ГЛАВА 3
— Я похудел на три килограмма? — Характерные, чуть на выкате глаза Аркадия Михайловича Казика вывалились из орбит и зависли над не менее характерным массивным носом. — Софочка! Я похудел на целых три килограмма! — завопил он, радостно хлопая себя по объемному, покрытому темными завитушками животу.
Софья Михайловна Казик, высокая, худая, напоминающая мачту корабля-победителя, вершину которого венчал не гордый стяг, а гордый лик с такими же характерными большими темными глазами и увесистым носом, степенно подошла к весам и устремила взгляд на электронное табло.
— Вот видишь. — Аркадий Михайлович задрал лицо вверх. Даже стоя на весах, он почти на голову был ниже своей сестры.
— Всего лишь на три килограмма, — без восторга, но всё же с некоторым удовлетворением констатировала Софья Михайловна. — А по-хорошему, надо бы на тридцать три.
— Да ты что, душенька! — испугался брат.
— Тебе худеть и худеть. Но борьба за каждый твой потерянный килограмм дается мне годом жизни! — И сестра прижала руки к своей плоской груди.
— А ты не борись, твое здоровье гораздо дороже, — заискивающе посоветовал Аркадий Михайлович, задвигая подальше весы, этот предмет своих регулярных волнений.
— Не дождёшься! — развеяла надежды Софья Михайловна.
Аркадий Михайлович, впрочем, и не надеялся. Это был как раз тот случай, когда всякие надежды давно развеялись.
Они практически всегда (за исключением очень короткого времени, когда Софья Михайловна в ранней юности на чуть-чуть сходила замуж, родив сына Давида), жили вместе, и жизнь эта почти всегда сопровождалась борьбой. С детства худая сестра вела героическую и нескончаемую войну с сильно упитанным с детства братом, который, в свою очередь, держал стойкую и весьма успешную оборону. Не то чтобы он не хотел похудеть, — отнюдь. Но ещё больше он хотел вкусно и вдоволь кушать. А эти два желания сосуществовали друг с другом довольно сложно.
— Так и быть, дам тебе на завтрак две печенюшки, — проявила великодушие победителя Софья Михайловна.
"А еще несколько штучек я съем, когда спущусь к себе в кабинет", — подумал Аркадий Михайлович, сладостно представив свой тайничок в шкафу.
Кабинет, где кандидат психологических наук Аркадий Михайлович Казик занимался частной практикой, был расположен в том же подъезде, что и квартира, только этажом ниже. Сегодня, в десять утра, к нему должна была прийти клиентка. Вообще-то страждущие психологической помощи редко являлись в это время — утро не слишком располагало к доверительным беседам. Однако позвонившая по телефону дама хотела именно так, и Казик не стал возражать.
Встреча с ней произвела на Аркадия Михайловича весьма странное впечатление. Почти полтора часа дама ходила вокруг да около, рассказывая о каких-то туманных вещах, за которыми с трудом угадывались конкретные, однако весьма искаженные очертания, после чего сама закруглила беседу, заявив, что в общем и целом всё поняла и не будет более тратить драгоценного времени столь уважаемого психолога.