— Уж что правда, то правда, — издал Казик тяжкий вздох и вновь подумал, что радуется Вадим совершенно неспроста и кое-какие любопытные объяснения здесь явно напрашиваются.
Квартира Борисевича тоже произвела весьма интересное впечатление. На вид просто ухоженная современная квартира, в которой, однако, явственно витал дух одиночества. Причем не вынужденного и тягостного, а вполне намеренного и комфортного, когда всё подчинено удобству лишь одного человека без всякой оглядки на чьи-либо другие привычки и желания.
— Я живу здесь один, — перехватил Борисевич взгляд гостя. — И никого сюда не вожу — ни женщин, ни друзей. У меня для этого есть другая квартира, моя старая.
— А для меня вы сделали исключение?
Вадим пожал плечами, причем довольно озадаченно.
— Вроде того… Только не спрашивайте: "Почему?" Я сам не знаю. Может, потому, что нам надо всё обсудить, а в ресторане запросто помешают. Квартира для гостей на другом берегу, и мне неохота туда тащиться, да и что там с едой, я не помню, несколько дней туда не заезжал…
"Или потому, что дорожку сюда недавно уже протоптали", — мысленно добавил Аркадий Михайлович, зацепившись еще за одну мелочь: Борисевич открыл шкаф, и Казик увидел, что в сушилке стоят две чашки и лежат две чайные ложечки. С чего бы у человека, который на порог к себе никого не пускает, будут лежать эти предметы именно в сушилке и именно в двойном экземпляре?
Отбивные были великолепны — здоровенные, только что поджаренные сочные ломти. К мясу нашлись овощи, какая-то приправа, купленный по дороге белый батон хлеба и от всей этой вкусноты Казик испытал истинное блаженство вперемешку с желанием немножко пожаловаться на судьбу — то есть на родную сестру.
Сетования Аркадия Михайловича Вадим слушал с усмешкой, которая сошла с его лица только тогда, когда в очередной раз зазвонил телефон и Борисевич сказал: "Только осторожно", после чего сообщил Казику:
— У нас тут с утра кое-что занятное произошло.
Это "кое-что" было не просто занятным, а исключительно интересным, и Аркадий Михайлович мгновенно забыл про сестру, и даже про отбивную, которая, впрочем, была третьей по счету.
— Это что же, вы такое подробное досье на всех своих людей собираете? — поразился Казик.
— Не на всех, а только на тех, кто в "ближнем круге".
— Но это же, извините, вмешательство в частную жизнь…
— Да, вмешательство. И что? — как само собой разумеющееся признал Борисевич. — Это мы изобрели? Это давно изобрели до нас. И опять же правильно. Задача службы безопасности — охранять. И в первую очередь — самое главное лицо, его семью и его бизнес. Нормальные люди на месте Грибанова имеют телохранителей. Я вам, конечно, не скажу, что это стопроцентная защита. От первой пули, к примеру, защитить можно менее чем в десяти процентах. Это мировая практика, — вновь признал Борисевич, но на сей раз довольно кисло. — Однако от второй пули, не говоря обо всём прочем, телохранители — достаточная гарантия. А Грибанов никаких телохранителей знать не желает. И что нам делать? Хотя бы "ближний круг", который постоянный рядом трётся, тщательно проверять и отслеживать.
— И вы отследили, что в интересующем вас месте живут племянник уборщицы и бывший кавалер секретарши? — уточнил Казик.
— Эка вы витиевато-то, — усмехнулся Вадим. — Кавалер! Чуть ли не ордена Почетного легиона!
— А вы бы хотели, чтобы я назвал его просто любовником? Но неужели вы и про такие тонкости абсолютно всё знаете?
— Про такие тонкости, пожалуй, нет. Со свечкой не стояли. Но про то, что этот парень в первый месяц работы Ксении по вечерам её несколько раз увозил, знаем. А потом исчез, и никто новый на его месте не образовался. Вам это не кажется странным?
— Странным? Почему? — не понял Аркадий Михайлович.
— Но вы же психолог! Вы же в людях разбираетесь! Молодая девица, красотка, между прочим, гуляет с парнем, потом с ним разбегается, и никто к ней взамен не прибегает почти полгода. Вы в это верите? В красотку-одиночку?
— А почему бы и нет? Ну не нравится ей никто…
— Да хоть и не нравится, а для блезира полагается.
— Ну, это вы неправы. Это у вас странные представления о женщинах. Я вот тут с Маргаритой Викторовной общался, так она тоже одна. И ничего, и без всякого блезира… — вроде бы исключительно для примера заметил Казик, с потаенным любопытством наблюдая, как что-то пробежало по лицу Борисевича, и в глазах что-то промелькнуло, и все это явно было если не откровенной радостью, то уж, по крайней мере, скрытым удовольствием.